Максимилиан сразу вскочил, увидав его, и на лице его отразилась что-то похожее на неловкость. А вот госпожа Ланге, повернув свою головку и увидав барона, не изумилась и не смутилась, а скорее обрадовалась.
— Ах, это вы, барон, — она встала и протянула к нему руки, — а я спросила у прапорщика, и он сказал мне, что сегодня, может быть, все ваши люди на тот берег не переправятся, и, значит, вы ещё у меня должны появиться. Хоть обедать придёте.
— Ну, вы же знаете, что я даже не позавтракал, — ответил ей Волков и взял её за руки, но и не так чтобы слишком ласково. Скорее то было сдержанное приветствие.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась Бригитт, — сейчас прикажу подавать, у меня должно быть всё уже готово, — она повернулась к Брюнхвальду. — Вы же позавтракаете с нами, Максимилиан?
— О, нет-нет, — тот стал собираться, — мне уже пора. Мне уже надобно быть при офицерах, а то полковник будет искать.
И ни Волков, ни Бригитт не стали упрашивать его остаться, а генерал так ещё и смотрел на него взглядом не очень-то добрым.
Когда прапорщик ушёл и когда стали подавать им завтрак, то госпожа Ланге стала рассказывать:
— А Максимилиан попрощаться по-соседски зашёл, он всё ещё никак дом не купит и иной раз у отца ночует. Сказал, что сегодня вы уходите, вот он и заскочил на минутку.
Он завтракал, нарезая жареный окорок, а она размешивала ему сливки в кофе, бросала в чашку кусочки сахара и говорила всё это так спокойно и так непринуждённо, что эта непринуждённость вдруг показалась ему не совсем естественной, уж слишком была госпожа Ланге спокойна.
Слишком уж наглядным было её спокойствие.
Глава 45
После завтрака в непростой обстановке прощался он с нею весьма прохладно, и она это заметила и стала спрашивать, отчего всё так, но барон не хотел говорить о том, о чём и так ей всё было ясно. Волков уезжал от неё и думал… Нет, не о том, что между Бригитт и Максимилианом что-то есть, какая-нибудь интрижка или роман, он о том не знал и, если честно, узнать не хотел бы. Больше всего этот храбрый человек боялся, что обо всём этом узнает… баронесса!
«Господи, что это будет!».
Как откровенно Элеонора Августа будет радоваться, прознав про это; генерал даже лицо её, сияющее убеждённостью праведника, представлял и буквально слышал, как она повторяет и повторяет о том, что Бригитт беспутна. И что она обо всём этом сотни раз его предупреждала, и что она знала, что эту развратную, распущенную и женщину обязательно потянет в блуд и на молодых мужчин.
«Господь всемилостивейший, только не это!».
Слава Богу, как только он приехал к пристаням, то ему пришлось немного отвлечься от этих мыслей. Там уже грузилась со своими телегами на баржу рота капитан Неймана. И подходили телеги с порохом и ядрами. И нужно было затолкать весь обоз на эту баржу, чтобы не платить за лишнюю переправу. И, разумеется, хозяин баржи возражал, уверяя офицеров, что баржу перегружать нельзя, а то она и потонуть может.
И когда вроде уже всё было решено, генерал увидал на пристани Фрица Ламме; тот был верхом, подлец, на неплохом коне, откуда взял его только, а с ним был один из его помощников, звали которого Хенсель, а прозывали Пирожок.
Они подъехали к офицерам, поздоровались. Конечно, коннетабль должен был повидать сеньора перед его отъездом, рассказать, что происходит в его владениях, спросить о пожеланиях господина. Но уж больно вид у Сыча был хамоватый, вызывающий, словно он доволен был чем-то. И это притом, что барон всё ещё был недоволен им за последнюю его поездку в Ланн и трату там денег. Он уже хотел осадить наглеца, а тот вдруг сам начал:
— Хочу сказать вам, экселенц, что в Ланн, что бы вы там себе ни думали, съездил я не зря.
— Что? — Волков уже намеревался обругать дурака за эту наглость и напомнить ему, сколько он там денег оставил, но тот вдруг лезет под расстёгнутый камзол и достаёт оттуда бумагу.
— Вот, экселенц, человечек мой письмишко мне прислал из Ланна, где всё и написал, — он протягивает письмо господину. — Вот тут он всё и написал нам.
Волков не сразу забирает у коннетабля бумагу, сначала смотрит на того нехорошим взглядом. Потом берёт и разворачивает. Ему сразу нравится почерк писавшего, написано всё ровно, без грязи и клякс, но тут же он замечает, что написавший это письмо делает много ошибок в словах.
«Поболее, чем графиня наша».
И он начинает читать:
'Синьор Фридрих, дело, что вы мне поручили, было непростым и меж тем интересным. Синьорина, что интересовала вас, оказалась девицей презабавнейшей. Она на редкость образованна, так образованна, что других женщин таких же уж и не сыскать будет. Письма ей идут со всех земель, и то не от родственников, письма те от торговцев книгами. Видно, дева та любит читать необыкновенно.