Инквизитор. Книга 13. Божьим промыслом. Принцессы и замки

— В графском дворце в Малене живёт некто Гейзенберг, а граф фон Мален с матерью приживается по домам сердобольных горожан, графиню родственники покойного мужа не допускают в собственный домен её сына, а деньги со всех поместий делят меж собой, воры, юному графу лишь пенсион мизерный назначив, как в насмешку, хотя мать графа, — тут Волков поднял палец вверх, — как его законный опекун, имеет право сама ставить управляющего сыновьими поместьями…

И снова фон Виттернауф молчал, сидел мрачный и ничего не говорил генералу, и тогда тот, чуть поумерив пыл, продолжил:

— Отчего же графине не биться за своё? Тем более что один из родственничков её — мало ему уворованного у ребёнка — он ещё и на реке разбойничает, всем купцам во зло. Может, потому все бюргеры Малена и собираются вокруг графини, что им не по нраву, когда творится беззаконие.

Всё это Волков говорил министру, говорил, говорил, и неожиданно до него стало доходить, что ничего из сказанного фон Виттернауфа не тронуло, как будто все эти слова, все доводы генерала он слышал десять раз уже. Как был сер и постен лицом гость, так и остался, даже глаза отвёл от Волкова и смотрел в сторону. И ещё немного, и на лице министра появилась бы скука с зевотой. Ума владетелю Эшбахта хватило, чтобы понять: всё сказанное — пустое. А после хватило ума и вовсе замолчать. А когда он замолчал, гость повернул к нему лицо и сказал всё с той же постной миной:

— Ваши недруги пишут, что графиня Брунхильда фон Мален вам вовсе не сестра.

Волков не знал доподлинно, побледнело ли его лицо после этих слов, но, как и в самые трудные минуты своей жизни, он собрался с силами, насупился, голову пригнул, словно собрался кинуться на гостя, но лишь спросил его сквозь зубы:

— Не сестра? А кто же?

— Уж простите меня, дорогой друг, — отвечал ему министр, уже чуть мягче, чем прежде, — но эти нечестивые люди пишут, что дева та роду подлого, и нашли вы её в каком-то трактире, и что с тех пор выдаёте за сестру, пребывая с нею в сношениях. Правда, так никто и не смог выяснить, в каком трактире вы её нашли, тем не менее они требуют аннулировать брак вашей сестры с графом Маленом, и конечно, ваш старинный приятель, епископ вильбургский, всеми силами поддерживает эту идею. Пока графиня была при дворе и в силах, это дело никто озвучивать не решался, но сейчас, после её отбытия от двора, злопыхатели снова ворошат тлеющие угли. Раздувают, так сказать…

— Раздувают, значит? — и что же мог на это ответствовать генерал? Ему и воздуха не хватало, когда он всё это слушал, а как только снова стал дышать после спазма в груди, так и сказал с презрением: — Чёрные люди, клеветники, подлецы, семейка отравителей.

— Да, — вдруг согласился фон Виттернауф. — Да… Под каждым вашим словом подпишусь, но писем-наветов на вас и вашу сестру у обер-прокурора уже десяток лежит. Я их сам видел. А ещё пишут, что вы не рыцарь, ибо достоинство рыцарское вы себе присвоили.

— Да? Так пусть съездят в Ланн, там в кафедрале есть книга записи честных людей, пусть проверят.

— Ездили, ездили… — усмехается фон Виттернауф, — граф Вильбург посылал человека.

— И что? — злорадно интересуется генерал.

— Вы в той книге записаны, и вас в Ланне знают уважаемые люди. И знают вашу племянницу, набожную и благочестивую девицу.

«Набожную и благочестивую?», — после этих слов генерал только покосился на министра. А тот, и не заметив этого взгляда, продолжал:

— Клеветники были посрамлены, — и тут он останавливается и становится серьёзным снова. — Но… Всё равно вам лучше не злить герцога. Он знает про эти слухи, но пока на просьбы обер-прокурора отвечает пренебрежительно. Хотя тот очень хочет дать расследованию ход.

— Мне нечего бояться, — с подчёркнутым безразличием отвечает гостю генерал. — Пусть расследуют. Пусть ищут.

Но это его безразличие на фон Виттернауфа впечатления не произвело, кажется, он знал больше, чем о том говорил; он лишь поглядел на Волкова и продолжил:

— Я ехал к вам, а навстречу мне телеги, телеги… Бесконечная вереница… А другие телеги мне приходилось всё время обгонять, и все с товарами… Говорят, раньше тут был медвежий угол.

— Кабаний угол, — поправил его владетель Эшбахта. — Тут было… уж и не помню… по-моему, пятнадцать жалких хибар с голодными крестьянами, всё остальное поросло барбарисом и шиповником, где и плодились кабаны.

— Вы поставили таможню у себя на реке… — продолжал министр. — Я смотрел отчёты по сборам… Совсем неплохо… Конечно, Эшбахт даёт намного меньше таможенных сборов, чем Хоккенхайм, но тем не менее, сборы есть, и они постоянные. Герцог это отмечает… Да и ваши доходы здесь немалые… Сколько у вас мужичков?

— Крепостных около тысячи, вольных не знаю, — нехотя отвечает генерал.

— О-хо-хо! — восклицает гость, на его лице удивление и поднятые брови. — Больше тысячи… Остаётся только завидовать вам. У графа Вильбурга, насколько я знаю, тысяча крепостных. Вы живёте не хуже графа какого-нибудь. И земли у вас очень много, ваш удел просто огромен.