Инквизитор. Мощи святого Леопольда

– Я знаю, из ума ещё не выжил,– отвечал архиепископ,– помню, что кафедра Фёренбурга свободна. Другого я не назначил, а чем тебе этот головорез так не мил, а?

Приор молчал, не зная, что и ответить. А его сеньор продолжил:

– Наверно братца моего недолюбливаешь, ведь головорез тебе ничего дурного не сделал. Ты ведь всё за чистоту Матери нашей Церкви ратуешь, всё укоров Имени её боишься.– Он помолчал.– А братец мой, он много, много чего натворил, много от него проказ было Святому Престолу, да всё меньше чем от индульгенций, как считаешь?

Теперь отмолчатся, приору было невозможно, и он произнёс:

– Индульгенции были главным укором. Но и безгрешность отцов в умах паствы поколебалась. От алчности их бесконечной..

– Вот значит, как ты думаешь, – произнёс архиепископ,– хорошо, и что ж ты предлагаешь сделать?

– Предлагаю, не дать головорезу собрать людей, посадить его под замок на пару месяцев. Пусть поседит.

– А я предлагаю, не мешать ему, пусть идёт в Фёренбург, сгинет там, ну так Бог ему судья, а нет, так пусть привезёт мощи, только пусть привезёт их нам, а мы уже подумаем, отдавать ли их братцу. А Фёренбург и без мощей хорош. Церковь там добрая.

– Достойно ли сие, монсеньор?– Спрашивал приор глядя на своего сеньора с неприязнью.

Хорошо, что тот не глядел на него.

– А что ж тут недостойного, мы ж не грабим, город наполовину вымер, а в нём давно еретики селились, теперь храм ни кто не защитит, а мощи для еретика, что тряпка для пса неразумного, только озлобляет их, как и фрески в храмах, как и иконы. Неужто неведомо тебе это?

– Ведомо монсеньор, – тут приор спорить, не мог, – и что ж мне делать?

– Грамоту писать головорезу твоему, что не сам он пришёл церкви грабить, а я его послал ценности спасать. Велением моим он туда пойдёт. Понял?

– Понял. – Отвечал приор, в это мгновение он ненавидел архиепископа, ненавидел, ведь тот в любой ситуации всегда мог найти выгоду. И грамоту такую брат Родерик писать, конечно, не собирался, не собирался он и помогать головорезу:

– Неужто мы доверим этому пришлому человеку наши ценности?

– Нет не доверим, и для того ты с ним человека нашего пошлёшь. Есть у тебя кто на примете?

– Есть, отец Вилинор, он сейчас без прихода, честен и чист, ему можно доверять.

– Я знаю отца Велинора, добрый пастырь. И такого доброго пастыря ты собираешься в яму чумную кинуть? Не жалко тебе его?

– Жалко? – Приор опять не понимал архиепископа.– Вы же…сказали…

– Чума там, а ты хорошего пастыря готов туда послать, не жалко говорю?

– Я не знаю даже…

– Вижу не жалко, а мне даже головореза жалко, хотя кто он мне.– Архиепископ поудобнее улёгся на подушках,– на той неделе ты хотел расстричь кого то. Кто таков?

– Отец Семион, подлый человек, и грех его мерзок. Миряне били его, кто кулаком, а кто и дубьём, насилу ушёл. Неделю на воде и хлебе в келье молится.

– Что ж совершил? Отчего паства пастора бить дубьём стала?– Спросил архиепископ с интересом.

– Во время исповеди, пьян был и мирянке персты ввёл в лоно, а сам целовал её в шею, на том был пойман мужем и братьями его, так как мирянка стонала.

– Мерзость какая, это он в храме учинил?

– В храме, монсеньор, а мирянка при том беременна была, и то с ним не первый случай, за год до того, ещё одну мирянку, незамужнюю, к блуду склонил, хорошо, что мирянка молода ещё была, пришлось отцу ее, из казны прихода денег давать.

– Вот пусть он и едет в чумную яму. Сгинет – туда ему и дорога, а не сгинет, скажи, что оставим, отлучать не будем, и без клейма обойдётся. А ты пиши головорезу, чтобы не гнал его, что бы принял. Пусть идут судьбу свою пытают.

– Монсеньор..,– начал приор, он был не согласен с решением архиепископа.

– Хватит, – оборвал его тот,– докучаешь, ступай.

Канцлер его высокопреосвященства молча поклонился и пошёл прочь. И молился по дороге, что бы отогнать от себя беса злобы.

На заре, все уже покинули комнату. Кавалер один остался, нежился в перинах, ожидая Ёгана с водой и чистой одеждой. Он слушал, как за стеной пела Хильда, наверное, волосы чесала, и ей тихонько подпевала Агнес.

Как на кухне повар ругает поварёнка, как стучит коваль в конюшне малым молотком, перековывает коня. Как перекликаются бабы на улице, собираясь идти в церковь на утреннюю службу. А он ждал вкусного завтрака, и мог бы почувствовать себя счастливым, но у него не шло из головы дело. Он всё чаще и чаще думал он нём. Он думал о чумном городе. Он не давал ему покоя. Он засыпал с мыслями о нём и просыпался с ними же.

Ёган принёс воды и одежду, прежде чем он ушёл, кавалер сказал:

– Позови Агнес.

Сам стал мыться. Девочка пришла тут же, поклонилась, села на кровать, сидела, молчала, ждала, пока кавалер заговорит. А тот расплёскивал воду, умывался и тоже не спешил говорить. Девочка старалась смотреть мимо него, чтобы не видеть запретного. Наконец стал вытираться, взял одежду, и только надев штаны произнёс:

– Я скоро уеду.

– Я знаю. Все знают.– Всё ещё смотря в стену сказала Агнес.

– Все знают? – Удивился Волков.– И что говорят?

– Говорят, что в чуму поедете.