Инквизитор поневоле (СИ)

— Ну замечен и замечен, — ворчливо произнёс Будух, старейшина Казюгандов, — мало ли их ходит по свету. Надо поднять учётные книги да сравнить. Карточку движения артефакта дополнить, если был в аренде и срок вышел или передавался конкретному роду, то отправить группу и изъять.

— Нет, вы не поняли, друзья мои, — терпеливо продолжил Насин. — Артефакт действительно новый. Такого в наших картотеках нет.

Вот тут-то старейшин проняло по-настоящему. Добыча и обработка адамантина были одной из главных тайн гномьего царства, залогом их спокойствия и безбедного существования. А утечка секрета на сторону… О таком старались даже не думать.

Зал мгновенно взорвался хором нестройных голосов, и главе Трамдуров пришлось изрядно поколотить молотком председателя по столу, оставив на том даже парочку сколов, прежде чем наступила относительная тишина.

— Артефакт предположительно в форме ведра, пользуется им кто-то из магической академии, вероятно, преподаватель. Более точных сведений нет. Дело осложняется тем, что в академии обучается группа светлых эльфов.

Гномы вновь забурчали. Если прочих худо-бедно терпели, то вот дылд остроухих, помешанных на превосходстве собственной расы, тут, мягко говоря, не любили, слишком уж разными были их интересы и взгляды на место в мире.

— Поэтому я считаю, — повысил голос Насин, — что поиск артефакта нужно проводить силами наших союзников из Кайратского султаната. Султан нам не откажет, слишком многим обязан. Кто за?

Оглядев собравшихся и привычно отметив, кто, принимая его предложение, поднимает руку быстро, а кто и с некоторой неохотой, он довольно усмехнулся — решение принято единогласно. Недаром уже сотню лет Насин был председателем Совета Старейшин.

Глава 2

Родная академия встретила пустотой и затишьем. Как я успел узнать, две недели назад закончились выпускные экзамены, и все студенты на месяц разъехались по домам.

Подметая брусчатку аллеи полами инквизиторской мантии, я пересёк парк, что занимал всё пространство от входа в академию и до самого высокого административного корпуса, и в гордом одиночестве поднялся по ступеням крыльца.

Коридоры заполняла звенящая тишина, в которой гулко отдавались шаги моих подкованных сапог. Так никого по пути и не встретив, я беспрепятственно дошёл до приёмной ректора и, пройдя её, постучал в дубовые створки ректорского кабинета.

— Войдите, — раздалось оттуда приглушённо, и, последовав приглашению, я распахнул дверь.

Зора Кхан был один. Без остроконечной шляпы, в своих очках-четвертинках он, как обычно, сидел за столом и вдумчиво что-то изучал.

Под его внимательным взглядом, от которого не ускользнули ни моя мантия, ни кольцо на пальце, я пересёк комнату и сел в то же самое кресло, что и год назад. Невольно подумал: «Ничего себе, уже год, вот время-то летит».

Видимо, те же мысли посетили и господина архимага, потому что он вдруг огладил ладонью длинную белую бороду и, чуть усмехнувшись, добродушно сказал:

— А вы изменились, Павел Алексеевич, и не только телом. В прошлую нашу встречу здесь у вас не было во взгляде такой внутренней силы. Тогда передо мной сидел, извините, конечно, за прямоту, обрюзгший боров, привыкший плыть по течению и давным-давно махнувший на себя рукой. А теперь… вас просто не узнать.

Задумчиво посмотрев поверх головы ректора, я ответил:

— Испытания меняют, а мне их выпало куда больше необходимого.

— Верно, — кивнул головой Кхан. — Но вы с честью их преодолели и, уверен, готовы к новым свершениям…

— В жопу.

— Что, простите?

— Говорю, в жопу эти ваши свершения, — чётко, раздельно и едва ли не по слогам произнёс я, наклоняясь к ректору. — И вообще, я пошёл к себе, прошу меня не беспокоить.

Поднявшись под взглядом молчаливо шамкающего ртом архимага, я вышел в приёмную и крепко захлопнул за собой дверь. Свершения ему новые подавай, ага. Со старыми бы разобраться.

Выбравшись наружу, я побежал вниз по ступенькам, чертыхаясь на архимага, что с полоборота сумел-таки меня завести, в итоге снова запутался в полах длиннющей мантии и, не удержавшись, с последней ступеньки полетел носом вперёд, прямиком на очень твёрдые и явно чрезвычайно болезненные камни брусчатки. Причём в процессе одна нога как-то очень неудачно подвернулась, и падал я практически боком, не успевая повернуться и хотя бы подставить руки, чтобы смягчить удар. Расшибся бы точно, если бы вдруг между мной и брусчаткой не возникла воздушная линза, что, словно надувной матрас, нежно приняла мою тушку в свои объятья.

— Спешите, святой отец?

Я ругнулся и, с кряхтением подымаясь и зло одёргивая проклятую робу, буркнул:

— Какой я тебе святой отец… — а затем поднял голову и неожиданно для себя закончил: — Дитя моё.