Инквизитор

Янтарные листья заслоняли розовое зеркало рассвета, отражавшегося в окруженном деревьями пруду. Стрекоза коснулась поверхности воды, и розоватая гладь заколебалась. Оранжевый ситрин развернул длинные крылья и заскользил среди деревьев, сходных по цвету с его яркой маскировочной окраской. Воздух тревожно гудел, разрезаемый задним гребнем ситрина, словно протестуя против присутствия чуждой жизни на Арси.

Ветерок, напоенный острым запахом осенних ягод, превратил гладкую поверхность пруда в причудливую паутину светотени, и мягкие краски зарождающегося дня смешались с исполненным отчаяния блеском уходящего лета. На планете без явных смен времен года их искусственные признаки выглядели кощунственными.

Тори раскинула руки, словно собираясь полететь вместе с ситрином и стрекозами, тряхнула густыми темными волосами, спутавшимися, пока она пробиралась сквозь заросли неухоженного сада. Ее зеленые глаза озорно блеснули, но блеск тотчас же исчез, повинуясь привычке, приобретенной благодаря недавно пережитому опыту.

Восторженный энтузиазм слишком дорого обошелся Тори, когда она обратила его на Арнода Конати. Даже здесь, в надежно охраняемых садах дяди Пера, воспоминания, сотканные из горя, разочарований и сожалений, набросили на нее свою пелену. Тори вздернула подбородок, стараясь отогнать прошлое: искры решимости еще не погасли в ней. Она пережила Арнода и тот позор, который он навлек на нее, пережила ощущение его смерти, пережила даже следствие калонги.

Сознание собственной способности к выживанию отразилось на лице Тори, которое всегда казалось слишком совершенным, чтобы скрывать какие-либо мысли или чувства. Тори в полной мере унаследовала красоту Мирель, но в ней не было ни малейшего намека на беспомощность, свойственную ее матери и единоутробной сестре. Ничто в семейном ремесле не возмущало ее так сильно, как необходимость притворяться покорной. Ничто не угнетало ее больше, чем истинная беспомощность, вынуждавшая ее сейчас вернуться под покровительство Пера Валиса.

Никогда не полагайся ни на кого, кроме себя, Виктория…

— Знаю, прабабушка, — пробормотала Тори. — Но как я смогу жить, когда ни один соли во всем Консорциуме не даст мне ни убежища, ни работы и даже не станет терпеть мое общество? Только нецивилизованный, вроде дяди Пера, может принять субъекта расследования, не получившего оправдательного вердикта.

Тори медленно опустила руки и сунула их в широкие карманы куртки темно-красного цвета, доходящей ей до колен. Уверенными шагами она двинулась к пруду. Ее босые ноги проскользили по покрывавшим землю гнилым ягодам, а пальцы погрузились в мягкую глину. Пруд сохранял иллюзию лета, так как раскаленная спираль нагревала воду по распоряжению дяди Пера. Водяные бабочки требовали тщательно контролируемой среды, которая приятно отклонялась от температурных вариантов синтезируемых в поместье времен года.

— О чем ты думаешь, Тори? — спросила девушка, сидевшая на деревянной скамье у пруда, закинув ногу на ногу.

Обветренные губы Тори скривились в иронической улыбке, сразу лишившей ее лицо выражения детской невинности. Именно такое выражение украшало наиболее знаменитые портреты Мирель.

— Я думала, как люблю это место и как его ненавижу.

— Не знаю, зачем я с тобой разговариваю. Я никогда тебя не понимаю, — пожаловалась девушка на скамейке. Натянув на рыжие волосы вязаную шапочку, она сердито уставилась на Тори.

— Зато ты, кажется, понимаешь дядю Пера, — откликнулась Тори, — который превзошел мои лучшие достижения.

— Ты чересчур сильно стараешься его понять, хотя тебе следовало бы просто его ценить.

— Мне трудно ценить лицемеров, Лила.

— Ох, только не начинай снова! — вздохнула Лила.

Тори отвернулась от пруда, искоса поглядывая на свою единокровную сестру.

— Дядя Пер заявляет, что уважает закон Консорциума, но его идеи правосудия ограничены тем, что идет ему на пользу. Это поместье, которое он именует заповедником, — преступление против природы планеты. Дядя Пер гордится тем, что является цивилизованным членом Консорциума, но все еще называет свой вид «люди», а не «соли», словно не приносил членскую присягу и по-прежнему отождествляет себя с не признающими закон людьми, а не со своими собратьями по Консорциуму. Как будто члены Консорциума в чем-то ниже его! Не знаю, сколько жизней он разрушил и продолжает разрушать, но не сомневаюсь, что его концепция жизненной цели заключается в увеличении личных удобств за счет кого-то или чего-то. Если бы правосудие Консорциума было таким безупречным, как утверждают калонги, дядей Пером уже занимались бы инквизиторы.

«Однако они занимались мною, — с горечью добавила про себя Тори, — потому что Правда Сессерды чиста, но безжалостна, а дядя Пер слишком осторожен, чтобы ему можно было предъявить обвинение».