Величественное сооружение напоминало огромное скопление как будто остекленевших чёрных грибов. Всё же над куполами на натянутых проводах трепетали на лёгком ветру серебряные с голубым вымпелы. Создавалось впечатление, что на арене устраивалась либо какая-то выставка, либо зрелище. Войной и не пахло. Чтобы подчеркнуть мирный характер строения, возле него даже не были выставлены кордоны.
Пока Россомахи подбирались ближе к заветной цели, канонада сражения, доносившаяся с северной стороны, становилась все ближе и интенсивнее. Витросплавные блоки города усиливали треск пальбы и барабанную дробь взрывов, раздававшихся все ближе. Эти звуки заставили горстку беженцев устремиться к солдатам у дворца – вблизи святилища они, по всей видимости, чувствовали себя в большей безопасности.
Но они ошиблись.
Неизвестно, что заставило офицера артиллерии принять такое драконовское решение: намеревался ли он очистить себе обзор или просто хотел опробовать оружие? Может быть, он только хотел отпугнуть их, прогнать из вверенной ему зоны, но был неопытен во владении оружием.
Мультииспарйтель открыл огонь.
Из квадратного жерла вырвался столб раскалённой массы и в мгновение ока испарил с ближайших мишеней мясо и жир, которые, закипев, поднялись над горсткой развалившихся дымящихся костей в виде грязного пара. Люди в задних рядах вспыхнули, как факелы. Те, кто попытался спастись бегством, обратились в пылающих мотыльков.
Это происшествие сыграло роль отвлекающего манёвра, и Россомахам удалось незаметно подобраться к боковым границам арены.
Подъездная дорога спиралью уходила вниз.
Внизу дежурили трое охранников, вооружённых фламерами. Благодаря своему шёлковому камуфляжу Россомахи выиграли несколько бесценных секунд и, подлетев к солдатам, в одно мгновенье перерезали им глотки, так, что те не успели не то что выстрелить, но даже вскрикнуть.
Далее в подземелье, освещённое редкими лампами, вела разветвлённая сеть дорог. На расстоянии замаячили неясные человеческие фигуры. Десантники обнаружили неподалку дыру, куда можно было засунуть тела убитых.
Тут же в стене они увидели другое отверстие, забранное рамой с густой сетью из стальной проволоки, запечатанное магическими восковыми гексами с проклятиями в адрес того, кто посмеет нарушить печать. Выцветшая надпись гласила: Hoc sacrificium consecratnos muros.
Пробормотав избитое заклинание для отвода дурного глаза, Юрон оторвал раму. За сетью лежала груда человеческих костей, спутанных цепями. У скелета была сломана лодыжка, а также лучевая кость и несколько рёбер.
Над головой, подобно кишке в стене, открывался, поднимаясь вверх, узкий канал.
Должно быть, во время строительства в эту камеру в качестве жертвоприношения бросили одного из рабов, оставив ему, тем не менее, шанс на спасение, – извилистый узкий путь наверх, где узника ждала свобода. Для спутанного по рукам и ногам человека это задание было практически невыполнимым. Судя по всему, в темноте он всё же пытался неоднократно преодолеть его. Поднимаясь, он сорвался вниз и, не сумев затормозить, упал и сломал сначала одну кость, а потом другую. Какими глазами смотрел он сквозь решётку на заветную свободу и безнадёжно щурился на запечатанные воском болты, закреплявшие ворота его заключения. Так страстно желал он вскарабкаться наверх, что даже стены его темницы до сих пор дышали этой пылкой мечтой.
Юрон, насколько было можно, заглянул внутрь канала, потом одобрительно кивнул.
– Д'Аркебуз пойдёт первым.
Д'Аркебуз скорчился так, что даже затрещали кости, и втиснулся в узкий проход. Упираясь в гладкие, почти отвесные стены трубы, чуть ли не в положении плода в чреве матери, он, изгибая тело, начал карабкаться наверх.
За ним последовал Ереми, глотнув при этом изрядную порцию пыли, насыщенной запахом смерти и взвешенными частицами истлевших костей.
Затем пришёл черёд Тандриша и Акбара. Панель, закрывавшую вход в камеру, Юрон умудрился поставить на место, и скудный свет, проникавший в канал, стал ещё тусклее. Благодаря усиленному зрению, Ереми всё же вполне отчётливо видел гладкую поверхность стен. Как бы то ни было, но эта проблема его не слишком волновала. Он даже закрыл глаза, чтобы всецело сосредоточиться на работе мышц, на монотонном перистальтическом передвижении вверх по трубе. Процесс этот в значительной мере смахивал на появление на свет исполинского младенца-мутанта, который, вопреки законам гравитации и нормального акушерства, для своего рождения поднимался по родовому каналу вверх.
Пробираясь по каналу, Ереми горестно отметил про себя, что даже в порядке следования трех «братьев» неожиданно повторялась прежняя иерархия Трейзиора. Неудобное, скрюченное положение неминуемо вызывало потребность освободить кишечник от скопившихся газов. Д'Аркебуз не выдержал и сквозь тунику и шёлк карасонского наряда выпустил струю газа прямо в лицо Ереми. Не имея особого выбора, Ереми то же самое сделал по отношению к Тандришу.
Но Ереми, по крайней мере, хоть попросил извинения у того, кто следовал за ним.
– Прости меня, брат.