Инквизиция

Создание инквизиции развеяло культивировавшуюся столетиями богословами легенду о христианской религии как религии всеобщей любви, милосердия и всепрощения Правда, и подвергая свои жертвы чудовищным пыткам, сжигая их на костре, приписывая им, часто без всякого основания, нелепые преступления и пороки, церковь утверждала, что она это делает во имя все того же христианского милосердия, что она спасает таким образом самое ценное в человеке — его душу и обеспечивает ей вечное, хотя и потустороннее, блаженство. Собственно говоря, это утверждение было весьма созвучно христианскому учению о достижении царства небесного путем принятия мук и страданий на земле.

Но как бы ни изощрялись богословы, оправдывая террор инквизиции, они были не в состоянии скрыть существенной разницы между библейской легендой о мученической смерти Христа и мученической смертью еретика, сжигаемого верными сынами христианской церкви, которая в период своего зарождения и становления обещала добиться всеобщего счастья путем непротивления злу и любви к ближнему. Теперь же она следовала доктрине, согласно которой цель оправдывает средства. И какие средства! Все, что есть в человеке низменного, подлого, гадкого, уродливого, — ложь, лицемерие, алчность, похоть, обман, предательство — все использовалось церковью во имя борьбы со своими действительными или мнимыми противниками…

Инквизиция душила ростки всего нового и живого, с таким трудом пробивавшиеся при феодализме, тормозя социальное и духовное развитие человеческого общества.

СУДЬИ

Как же была устроена эта дьявольская по своей хитрости и жестокости машина, именовавшаяся инквизицией? «Устройство инквизиции, — пишет Г. Ч. Ли, — было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором».[139]

Верховным главой инквизиции являлся папа римский. Именно ему — наместнику бога на земле — служила и подчинялась эта машина, созданная церковью и существовавшая с ее благословения.

«Монахи и инквизиторы, — признает церковный историк Шэннон, — хотя и назначались на эти должности своим непосредственным начальством, в правовом отношении зависели непосредственно от папства. Инквизиционный же трибунал, как чрезвычайный суд, не подлежал цензуре, контролю ни со стороны папских легатов, ни со стороны руководителей монашеских орденов, назначавших инквизиторов».[140] Шэннон пытается оправдать наделение папством инквизиционных трибуналов неограниченными правами и полномочиями тем обстоятельством, что это позволяло «быстро и решительно бороться с тем, что считалось острейшим религиозным и социальным злом».

Даже в тех странах, где, как в Испании и Португалии, инквизиция непосредственно зависела от королевской власти, ее преступные действия были бы немыслимы без одобрения папского престола. Если бы эти действия не совпадали с интересами и политической ориентацией папства, если бы они шли с ними вразрез, то, разумеется, «святой» престол не преминул бы заявить об этом во всеуслышание. Однако с такими протестами папы римские никогда не выступали. Более того, публично или тайно Рим всегда одобрял деятельность испанской и португальской инквизиции и никогда не предпринимал каких-либо действий в защиту их многочисленных жертв. В тех же случаях, когда инквизиция прекращала свою кровавую работу, это происходило, как правило, не по воле папства, а вопреки ей.

Папство породило инквизицию, и оно, при желании, могло бы ее «убить». Но, произведя это чудовище на свет, римские понтифики и не думали от него избавиться. Наоборот, уж слишком удобным и полезным оказался для них «священный» трибунал, террористическая деятельность которого упрощала до предела отношения церкви с ее «овечками».

Но эта действенность инквизиции имела чреватую для церкви опасностями изнанку. Церковь побеждала противников, но отставала от жизни. Ее победы производили впечатление могущества и превосходства, но это была опасная иллюзия, ибо они не разрешали свойственных ей противоречий, а только загоняли их глубоко внутрь церковного организма. Эти противоречия накапливались, подготавливая новый, еще более мощный взрыв — протестантскую ересь, более грозную и опасную для церкви, чем «еретическая революция» XIII в.