Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Верили ли в дьявола в Средние века? — Да, безусловно, ведь о нем столько всего написано в «Молоте ведьм».

Насколько были распространены религиозное мракобесие и фанатизм? — Просто прочитайте этот трактат, и всё встанет на свои места.

Почему я иронизирую?

Потому что изолированный, отдельно взятый текст сообщает своему читателю только то, что читатель сам хочет и может в нем найти. Понимание всегда определяют контексты.

Самая большая сложность заключается в том, что современный человек, как правило, понимает любую книгу как результат индивидуального и свободного труда автора, полностью отражающий его личную позицию — как он думал, так и написал. Нам кажется логичным, что всё, что изложил в своем трактате Генрих Инститорис, соответствует его взглядам — иначе зачем было ему это писать? Здесь я приведу только одно наблюдение: являясь инквизитором еретического нечестия и членом доминиканского ордена, Инститорис не мог ни оспорить, ни отменить положения документов католической церкви, с которыми он был не согласен.

Речь идет о так называемом каноне Episcopi, который всегда являлся весомым аргументом для противников судебного преследования за злонамеренное колдовство. Поэтому автору Malleus Maleficarum пришлось написать очень много только для того, чтобы изобрести «не противоречащую канону» систему аргументации. Другими словами — существование в тоталитарной религиозной системе (католическая церковь XV в. и была таковой) ограничивало свободу мысли и высказываний не только еретиков, но и собственных активных функционеров. Эта система допускала существование определенного разномыслия и, до некоторой степени, конкуренцию между различными группами (прежде всего — орденами), однако пространство свободы внутри нее было доступно немногим. В своей деятельности же Инститорис стремился к доктринальному доминированию и подавлению любой инаковости до тех пор, пока не сталкивался с ограничениями, преодолеть которые он не мог.

В этом отношении я должен сказать, что интересующий нас трактат не был ego-документом, т. е. источником, непосредственно характеризующим своего автора, но являлся избыточным текстом.

Эта избыточность присутствует в виде трех составляющих, которые не всегда согласованы между собой:

Нарративные компоненты — сюжеты, бытовавшие изначально в устной коммуникации. Таковыми являются большинство experientia, «примеров из инквизиционного опыта», описывающих случаи maleficia. Не случайно «брат Генрих из Шлеттштадта» в ряде случаев пересказывал несколько раз одни и те же истории — т. е. повторял, меняя порядок слов и отдельные детали, кажущиеся ему малозначительными. Удивительно, но инквизитор еретического нечестия, пишущий трактат о ведьмах, в какой-то момент оказался в положении сказочника, повторяющего полюбившийся сюжет.

«Авторитеты» — мнения, которые схоластическая традиция признает значимыми. Чаще всего они присутствуют в виде не всегда точных цитат из других книг. Их основное назначение — придать правдоподобие изложенному материалу в глазах образованных читателей. Инститорис не всегда был солидарен с ними по существу вопроса, но должен был их упоминать, поскольку его система мышления не была полностью свободной.

Наиболее наглядно это проявляется в отношении идей братьев по ордену проповедников. Malleus Maleficarum одновременно излагал противоречивые тезисы по ряду вопросов, авторами которых были собственно Инститорис, Иоганн Нидер (умерший чуть меньше чем за полвека до написания книги) и (вероятно) Иероним Висконти (умерший не так давно). Далеко не все идеи были нужны Инститорису-практику, но он просто не мог их не упоминать, поскольку его субъектность была не индивидуальной, а коллективной. Он говорил от лица ордена.

Риторические конструкции — эмоционально окрашенные высказывания, которые призваны побуждать читателя к ответным реакциям (ужас, возмущение, умиление). Характерной особенностью Инститориса было стремление к предельным, ангажированным суждениям в отдельных вопросах. Размышляя о стигматах сестры Лючии из Нарни в своем последнем большом сочинении, он демонстрирует умиление чудесному присутствию Христа в молодой женщине. Но это умиление не выходит за рамки ситуативного почитания. Главой церкви «брата Генриха из Шлеттштадта» оставался папа римский, тогда как переживающая в мистическом экстазе крестную муку «сестра» была всего лишь одной из многих святых.

Есть все основания полагать, что негодование по поводу преступлений ведьм было того же сорта. Был ли он искренним в тех своих эмоциях, которые так стремился выставить на всеобщее обозрение? Ненавидел ли он еретиков, женщин или клириков католической церкви, препятствовавших его инквизиционным дознаниям? И кого из них больше? На эти вопросы нет и не может быть ответа, потому что Инститорис был радикальным и агрессивным конформистом, всегда стремившимся к максимальной эскалации в допустимых рамках.