Инквизиция и инквизиторы во Франции

В 1198 году на папский престол под именем Иннокентий III взошел тридцатисемилетний Лотарио деи Конти ди Сеньи. Будучи ярым противником ереси, он учредил комиссию по преследованию оной, сосредоточившись, по большей части, на альбигойцах (катарах), секта которых в те времена приобрела пугающее множество сторонников на юго-востоке Франции и находилась под покровительством графов Тулузских. Учение катаров набрало такую огромную популярность в Лангедоке, что стало представлять для высокопоставленных сановников римского католичества серьезную угрозу. При этом высшему духовенству, привыкшему к роскоши, которую давало привилегированное положение, было нечего противопоставить катарским «совершенным», чей образ жизни сильно отзывался в душах верующих. Подобно католическим проповедникам, катарские «совершенные» учили своей вере других людей и отпускали им грехи. Они являли собой тот самый пример апостольской бедности, удивительной кротости и доброты, который люди искали и не находили в католическом духовенстве.

Последователей катаризма становилось все больше. В апреле 1198 года Иннокентий III направил во Францию своих эмиссаров — монахов Ренье и Ги, наказав им разгромить катарских проповедников на диспутах, но, кроме того, наделив их — видимо, на случай, если разгромить не удастся, — полномочиями организовать преследование еретиков и применять против них не только «духовный меч отлучения», но и «железный меч». Однако успеха Ги и Ренье не снискали, и в 1202 году их заменили монахи-цистерцианцы Пьер де Кастельно и Арнольд Амальрик — с еще более решительными указаниями по отношению к еретикам. Вскоре к ним присоединился вернувшийся из дипломатической поездки в Данию испанский католический проповедник Доминик де Гусман Гарсес, более известный современному читателю как святой Доминик.

Пораженный размахом катарской ереси в Южной Франции, Доминик решил посвятить себя проповеди Евангелия и борьбе с еретическими заблуждениями в Лангедоке. К 1206 году в Пруйле ему даже удалось основать женскую общину, в состав которой вошли обращенные из ереси женщины и дочери католического дворянства. Подражая образу жизни катарских «совершенных», то есть действуя методами своего злейшего врага, проповедники, подчиненные понтифику, странствовали по Лангедоку в нищенском облачении и призывали на борьбу с ересью местное население, которое, однако, не спешило становиться на их сторону. Даже святой Доминик не сумел, несмотря на свой знаменитый дар убеждения, существенно проредить ряды еретиков и вернуть их в лоно католической церкви.

Если вдуматься, то сами по себе катары ничего угрожающего в себе не несли. Они не собирались силой обращать католиков в свою веру, хотя многие их утверждения называли предрассудками и относились к ним с иронией. В катарском трактате «Книга о двух началах» говорится: «Становится совершенно непонятным, каким образом ангелы, созданные добрыми, могли возненавидеть добро, подобное им и существовавшее вечно, а также, почему эти добрые ангелы склонились ко злу, еще не существовавшему, и полюбили его…»

Катаризм — во всяком случае, в том состоянии, в котором он находился к 1208 году, — не стремился к власти как таковой. Катары не пошли по пути воинственного расширения влияния, и насаждение своей веры не стало их первостепенной задачей. Бессмысленно пускаться в рассуждения о том, что было бы, просуществуй катарская ересь еще несколько веков и привлеки к себе еще больше последователей. Исключен ли вариант, что нашлись бы люди, которые увидели бы в этом веровании золотую жилу — прочнейший фундамент для становления своей власти? Не предприняли бы они попыток пройти с помощью догматов катаризма тот же путь, что прошла католическая церковь? Как знать. Но история не знает сослагательного наклонения.

Таким образом, угрозу как таковую римско-католической церкви катарская ересь если и представляла, то минимальную и в дальней перспективе. И не о том, чтобы отвести ее, пекся Иннокентий III, призывая к крестовому походу. В своем воинственном послании он заявил: «Объявляем по сему свободными от своих обязательств всех, кто связан с графом Тулузским феодальною присягою, узами родства или какими другими, и разрешаем всякому католику, не нарушая прав сюзерена, преследовать личность сказанного графа, занимать его земли и владеть ими. Восстаньте, воины Христовы! Истребляйте нечестие всеми средствами, которые откроет вам Бог! Далеко простирайте ваши руки и бейтесь бодро с распространителями ереси; поступайте с ними хуже, чем с сарацинами, потому что они сами хуже их. Что касается графа Раймона… выгоните его и его сторонников из их замков, отнимите у них земли для того, чтобы правоверные католики могли занять владения еретиков». О спасении заблудших душ в этом послании ни слова. А вот об изъятии у приспешников графов Тулузских их владений сказано прямым текстом.