Вжившись в такую роль, инквизитор испытывает неподдельное сопереживание и сострадание к арестанту, и ему хочется продлевать это ощущение. Роль доставляет ему удовольствие, и дальнейшая игра ведется им уже ради самого процесса.
Наивысшее удовольствие в этой игре мучитель может испытать в тот момент, когда арестант, преисполнившись к нему добрых чувств, начнет благодарить его за то, что он смягчил или, тем более, прекратил пытку.
Благодарность арестанта (если она имеет место быть) объясняется тем, что сознание его цепляется за остатки чего-то светлого и человеческого в условиях крайнего отчаяния. В его восприятии любая «милость», проявленная мучителем, гипертрофируется — иногда настолько, что может вызвать эмоциональную эмпатию, даже привязанность.
Это самая неочевидная конструкция, особенно если рассматривать образ средневекового инквизитора. Подобная связка может показаться невозможной, однако человеческая душа настолько сложна, что можно допустить и такое.
Даже сидя напротив арестанта в допросной комнате, инквизитор может взять на себя роль жертвы и всячески ее транслировать. Интерпретируется эта роль через все ту же позицию «ересь — есть зло, от которого страдает весь христианский мир», при этом себя лично в этот момент мучитель-жертва отождествляет со всем христианским миром, возводя свои «муки» в абсолютную степень. Он пытается показать, что из-за таких людей, как арестант, страдание стало сутью его жизни. Неужто обвиняемый думает, что страдалец тут он? Утвердительный ответ арестанта тут же интерпретируется как очередная несправедливость, которую остро ощущает мучитель-жертва.
Такой мучитель может (к слову, как и мучитель-спасатель) испытывать эмпатию к своему арестанту, почти что ощущать часть его мучений и культивировать их, чтобы продемонстрировать свое «удручающее положение». Словом, ситуация переворачивается с ног на голову.
И даже добившись признания обвиняемого и получив от него нужные показания, мучитель-жертва продолжает транслировать свою обиду, заявляя, что на то, чтобы справиться со всеми еретическими напастями у него не хватит ни сил, ни отпущенного ему срока жизни. Ему кажется, что ситуация никогда не улучшится; впрочем, он и не ждет этих улучшений, ибо пребывает в состоянии жертвы.
Мучитель-жертва исходит беспокойством и недовольством — собой и окружающей действительностью, и тем более жестоко он себя ведет по отношению к обвиняемому, чем острее чувствует свое бессилие и, возможно, свою никчемность.
Самые распространенные пытки
Итак, мы подошли непосредственно к физическим пыткам. Что же происходило в допросных комнатах, о которых ходит столько легенд? Воображение сразу же рисует подвальные помещения, плотно уставленные устройствами, которые причиняют боль самыми разными способами.
Но в реальности, как ни странно, все обстояло несколько иначе. То есть пыточные орудия в допросных комнатах, конечно, присутствовали, но было их, как правило, немного. «Набор палаческих инструментов в камере пыток был весьма однообразный: дыба, кобыла, плети. Часто применялась пытка водой, жаждой, голодом» (И. Р. Григулевич). Во всяком случае, дыба, кобыла и плети были необходимым стандартом. Но, конечно, в каждом регионе и даже в каждом инквизиционном отделении дела обстояли по-своему. О том, насколько широк будет ассортимент пыточных орудий, часто зависело от самого инквизитора — были среди них такие, кто проявлял «творческий подход» и постоянно думал над тем, как увеличить страдания своих жертв, но были и такие, кто старался не прибегать к пыткам без крайней необходимости, относился к ним как к самому неприятному в своей работе и использовал только самые заурядные приспособления.
С пытки водой частенько начинали истязания, потому что она проста и не требует никаких дополнительных устройств. То есть организовать ее можно было где угодно и исполнить с помощью подручных средств.
Самыми распространенными были пять видов пытки водой.
Погружение
Для этой вариации пытки иногда использовался глубокий чан, способный вместить человека полностью. Если такого чана не было, могли взять простое корыто и погружать в него только голову. Вид корыта поначалу вряд ли пугал арестанта, но в этом для него был скорее минус, чем плюс; погружение в корыто вместо чана было не менее мучительно. Добавим, что перед пыткой арестанту связывали руки и ноги.
Первое, что ощущает человек в момент, когда понимает, что кончается воздух, — это паника. Самая что ни на есть животная паника, продиктованная инстинктом самосохранения. Это не легкое волнение или тревога, не драматизация и не преувеличение — это наивысшая интенсивность страха, мощнейший выброс адреналина в кровь, сигналы тревоги по всем фронтам чувств. Такая паника захлестывает горячей волной, посылая мозгу сигналы срочно сделать вдох, но человек под водой, и вдох сделать нельзя.