Инна, волшебница

Найра долго глядела на происходящее и внезапно задала вопрос, что не лез ни в какие ворота:

- А почему не показывают, какой каждая собрала отряд?

- Отряд?!.

- Ну да. Я так понимаю, они ведь затем и выходят на этот ваш подиум. Чтобы собрать себе отряд из мужчин, которые их захотели. Мне бы хотелось взглянуть на мужчин, которых завербовала вон та черненькая.

Анита и Инна переглянулись в полном обалдении. Они ещё раз ей стали ей все объяснять.

- И вы говорите, что они потом не подпускают к себе всех своих мужчин и даже их не знают? - недоверчиво осведомилась Найра. - Зачем же тогда собирать отряд?

- Да не собирают они никакого отряда!

- То есть, конечно, - объясняла Анита, - у модели есть поклонники, некоторых она, конечно, знает и...

- Спит с ними, - уверенно вставила Найра.

- Ну да, но далеко не всегда и не со всеми, и не каждая, - обиженно возразила подруга Инны.

- То есть она выходит их только дразнить? Вот так повертит дыркой, а потом уйдет и даже не станет созывать вместе и не поведет за собой как момми их отряда? Да? Ну и мир вы тут отгрохали! - в изумлении трясла головой Найра. - Никогда не слышала ничего подобного. Кажется, теперь я понимаю...

- Что понимаешь?

- Да... Я ведь к тебе по пути завернула, Инночка. Дело у меня тут. Понимаешь, Бог от нас к вам сбежал.

- Кто-о-о? - Инна и Анита дружно разинули рты.

- Да Бог, - досадливо отвечала Найра. - Увидел какую-то рысь у вас тут в городе и влюбился. Ищем вот теперь. Если ты увидишь Бога, то скажи мне, ладно?

Анита с Инной в голос хмыкнули.

- Ну, девчонки, мне пора. Тут у вас очень мило, торт вкусный, я к вам обязательно загляну, - светски заворковала Найра, поднимаясь с места. - А с Валентинычем ты все-таки зря так мягко. Я бы его, гада, сутки поила кофе.

Инна с Анитой захихикали.

- Представляю, что ты сделала с Гункаром, - вздохнула Инна.

- Да! - вскричала Найра. - Ты мне кстати напомнила! Я же ещё не рассчиталась с этим предателем! Ну, все, лечу!

- Найра, - строго предупредила Инна, - хоть уйди по-человечески! Чтоб без фокусов!

- Я тихохонько, - невинно заверила Найра - и исчезла в один миг, растаяла у них на глазах.

Бенга засопел и сразу расслабленно прилег на пол. А с улицы в открытую форточку послышался детский крик:

- Бабушка, смотри! Смотри скорей, женщина по воздуху летит!

- Стерва! - в сердцах выругалась Инна. - Ну ведь говорила же, говорила я ей! Вот ведь выдерга, а?

Анита сидела с несколько ошалелой улыбкой.

- А мне Найра понравилась, - заявила она наконец. - Она такая непосредственная, совсем без комплексов.

- Да уж куда непосредственней, - вздохнула Инна. Она взглянула на Аниту, и они вдруг заулыбались друг другу, каждая понимая другую, в каком та положении.

- Ты мне покажешь своего Бенгу? - вдруг попросила Анита с некоторым лукавством и смущением одновременно.

- Да вот он, - повела рукой Инна, повелев тигру отелеситься. - Можешь погладить, не бойся, он - это все равно что я.

- Ух ты... - восторженно ахала Анита, подсев к Бенге и осторожно дотрагиваясь до роскошной шерсти. - Ух ты!.. Ну, ну, я же не Найра, я тебя люблю, Бенга красавец...

Тигр равнодушно зевал.

- Аниточка, я тебе все-все расскажу, только давай сначала ещё кофе выпьем, - сказала Инна. - Мне отдохнуть надо, а то я от этой Найры совсем одурела. А у меня и так настроение ни к черту, я Антонина второй раз не узнала и ещё Ингорду не ту

розу подарила, сразу

желтую.

Настроение

у Саши Пескова

было хуже, чем паршивое - он переживал нечто вроде жесточайшей ломки. Когда в его памяти всплывали картины прекрасной страны, то он заново, хоть и слабее, испытывал тот же беззаботный и беззаветный восторг, что и тогда, в золотом небе этой волшебной Тапатаки. Но потом... потом наступало что-то вроде похмелья - мир повседневный казался особенно зауряден и убог, хотя... хотя... Нет, дело было не в убожестве окружающего мира - наоборот, Саша Песков с замиранием осознавал внутри себя нечто вроде чудесного предчувствия - что и этот земной мир можно увидеть в его Тайне, - возможно, иной, нежели тайна волшебной страны, но такой же божественной, прекрасной и неизбывной. Загвоздка была в нем самом - его самого на это не хватало: серым был не мир, а его собственное зрение. И никогда ещё Саша Песков не ощущал самого себя столь бездарным, не годным не то что к живописи, а ко всякому художеству вообще.