Потом, уже весной, он снова, как всегда, неожиданно приехал на съемки в Москву и, не застав нас дома, написал на куске сценария и оставил в дверях записку.
Мы, видимо, в это время были в отъезде. А Иннокентий 23 апреля посмотрел во МХАТе «Братьев Карамазовых». И до этого разговаривал, наверное, и с Кедровым, и с Ушаковым, и поэтому прислал мне 7 мая из Ленинграда довольно нервное письмо:
«Здравствуй, дорогой друг!
Я чувствую себя ужасной свиньей, что последний раз не смог повидать тебя в яви. Было мало времени, и уставал я порядком и все же мог, да и должен был бы найти эти полчаса и повидать тебя и излить тебе все то, что я так не по-умному и едва ли по-честному нудил тебе по телефону. Ну, здесь, наверное, есть оправдывающие меня обстоятельства – уж очень в недобрый час я, наверное, увидел Ваших “Братьев Карамазовых”. А может быть, меня занесло на долгом безделии, и я возомнил, что все не так, как нужно, видите ли, и что есть совсем другие, иные, высшие измерения. И вот с “высоты их-то” я и позволил себе этакое безответственное “ФЭ”. Если я посмотрю во второй раз, я даже, наверное, посмотрю, но лишь из-за тебя, т. к. убежден, что моя «диверсия» по телефону не прошла мимо тебя, я, может быть, убежусь в своей наглости в осуждении этого спектакля и в своей косности уже и потому, что каждый мнит себя чем-то таким со стороны, да еще катясь в карете прошлого.
А вот ты войди сам, да и попробуй, да еще если тебя заставляют вывихивать суставы. Вот тогда и поговорим и о вкусах, и о такте… Это я все, наверное, потому, что не нашел минуты зайти к тебе после спектакля (хотя бы).