Иннокентий Смоктуновский. Без грима

«В период подготовки новой работы у артиста порой наступает кризисный момент, когда он не в ладах не только с ролью, пьесой, партнерами, собой, но больше всего – с тем эгоистом, который прочно устроился в нем самом. И никакие разговоры, увещевания, обращенные к этому квартиранту, ни к чему доброму не приводят – они бесполезны. Меня довольно часто посещает этот товарищ. С каким бы распрекрасным режиссером ни работал в этот «час-пик», едва ли не против своей воли обрушиваешь на него град неуважительных взглядов, мыслей, а порой и реплик, вспоминая которые, через какое-то время буквально корчишься от стыда и раскаяния. А бедные родные – они герои-мученики. Я, например, едва ли не вслух убеждаю себя, уговаривая: «Ну держи себя в руках», и в это время у себя дома кого-то из домашних уже стригу глазами и закатываю долгие монологи по поводу холодного чая, что, впрочем, совсем не исключает более повышенных тонов, когда чай горяч и я поношу всех жаждущих сжечь мне горло. Виноваты все, во всем, всегда и всюду. Эти мои вывихи дома терпят, стараются не замечать, но все равно это зло не украшает нашей жизни, отнюдь.

Видя, что метод поглаживания по шерстке еще больше ощетинивает меня, жена попыталась однажды погасить этот ненужный пламень путем подбрасывания сухих веточек в него:

– Да-да, конечно, жизнь не удалась, ты несчастен, у тебя все плохо, и с тобой все ясно и кончено.

– Перестань паясничать, какая ты, право…

– Да, я такая… а ты… посмотри, посмотри на свой пиджак.

– На какой еще пиджак я должен смотреть, когда я сижу в халате и ем совершенно сырые яйца… просил всмятку, всмятку, я просил… так нет же, еще я должен озираться на какие-то сюртуки. Что за дикая фантазия!

– Ты сам почему-то взял сырые, вареные вот.

…Никогда не пойму этих женщин, право, никакой последовательности.

– А на пиджак посмотри… не лишнее, я сейчас принесу…

Все посходили с ума. Там режиссер требует: подавай ему жизнь человеческого духа, видите ли. Причем смотрит на меня так, словно готовится проглотить зонд для пробы желудочного сока, здесь пиджаки какие-то должен высматривать… все сговорились довести, добить…

– Где газета сегодняшняя?

– А что, там сказано, как ты должен делать своего Иванова? Вот она.

– Там не сказано, как я должен делать Иванова, но там, может быть, я смогу найти ответ, на какой пиджак и зачем я должен глазеть.

– Ты напрасно злишься… Даже в самых дерзких своих мечтах ты не мог и предположить, что грудь твою будет украшать премия Ленина, что ты станешь Народным, что будешь необходим, с тобой будут считаться, хотеть работать, встречаться, говорить, видеть. Вспомни, дорогой…

Притащила пиджак и держит на вытянутых руках этакой ширмой передо мной… И молчит!.. Нет, жены – невозможный народ. Знает же прекрасно, что это лауреатство составляет тайную и явную мою гордость».

Первые шаги в творческой судьбе, с устройством на работу в Москве, папе помогала сделать его будущая жена, моя мама, Суламифь Михайловна. Она в то время работала в театре имени Ленинского комсомола художником по костюму, заведующей пошивочным цехом театра и очень любила свою работу. Мама окончила ТХТУ (Театральное художественно-техническое училище) – старейшее средне-специальное театральное учебное заведение Москвы.

В театре они и познакомились. Заканчивался сезон, и папа еще не был официально зачислен в труппу театра – он работал на разовых ролях не в штате. Жил очень тяжело, можно сказать, впроголодь.

Тогда по просьбе мамы одна из работниц пошивочного цеха, которая была личной портнихой знаменитой Марины Ладыниной и ее другом, попросила Марину Алексеевну помочь молодому начинающему актеру. Решающим стал человеческий фактор. Ладынина – известная актриса и добрый человек, обратилась к своему бывшему мужу Ивану Пырьеву, с которым она оставалась в хороших отношениях. Пырьев был в то время директором Мосфильма и директором Театра-студии киноактера.

Ладынина добилась аудиенции у Пырьева для молодого Смоктуновского. А весь пошивочный цех занялся подготовкой костюма, рубашки и галстука для этой важной встречи. И костюм был сшит в течение двух дней. Иван Александрович очень приветливо встретил молодого неизвестного актера, беседовал с ним и дал рекомендательное письмо в Театр-студию киноактера. Когда Иннокентий Михайлович пришел с этим письмом, его приняли, несмотря на то, что он там уже был раньше и пытался поступить в труппу театра, а ему отказали. Но теперь он был зачислен актером третьей категории. И хотя категория была низшая – это стало большой победой. Жизнь в корне изменилась. В то время мама с папой поженились. А в 1957 году родился мой брат.

Мама всегда была папиной верной помощницей и советчицей. Не говоря о том, что все заботы о доме, о детях легли на ее плечи. Благодаря маминому неутомимому домашнему труду и великолепному вкусу у нас дома всегда было чисто, уютно и красиво.