Инновация Ворохопкина

— Извините, Леонид Александрович, — отвечала трепещущая секретарша. — Мобильного не нашла. Может, у него нет мобильного?

— Мобильный сегодня у всех есть, — авторитетно сказал Леня, но оргвыводов решил не делать.

Это было правильно, потому что мобильного телефона у Давида Израилевича действительно не оказалось. Он долго пытался понять, с кем именно его хочет соединить секретарша, и понял только, когда Леня уже сам взял трубку и трижды по меньшей мере представился.

— Ой, Ленечка, здравствуй, дорогой, — обрадовался он наконец. — А я думаю, кто это звонит, не сразу узнал. Богатым будешь (тут Леня хмыкнул). А это кто сначала со мной разговаривал? Супруга?

— Да нет, — ответил Леня.

— Ну да. Ну да, — согласился Давид Израилевич. — Дело молодое. Как жизнь, Ленечка?

Подробно рассказывать как жизнь Ворохопкин не стал, разузнав вместо этого, что проживает Давид Израилевич в полном одиночестве и на пенсионном обеспечении, но всем совершенно доволен, да к тому же иногда бывает окружен научным молодняком.

— Общий уровень, Ленечка, падает, — пожаловался Давид Израилевич. — Не то что в прежние времена. Но попадаются и вполне толковые ребятишки. Хотя не то, Ленечка, совсем не то.

Профессорский дом на Ленинском находился в состоянии совершенного упадка — в темном подъезде стоял омерзительный кошачий запах, дверцы почтовых ящиков обреченно свисали с петель, половина лифтовых кнопок была сожжена, а поверх осколков зеркала красовалась надпись «мы не жиды, жиды не мы».

Профессор был одет в растянувшуюся на рукавах и животе коричневую вязаную кофту, полосатые пижамные штаны и пятнистые кроссовки без шнурков. Воротник синей с черным байковой ковбойки стягивал серый галстук с засаленным узлом.

— Сюда, сюда, — прикрывая ладонью рот говорил Давид Израилевич, указывая слегка дрожащей рукой в глубь квартиры, — в кабинет проходи, Ленечка, я тебя там рассмотрю. Сейчас чай организуем. У меня хороший чай есть, цейлонский.

Пока Давид Израилевич возился на кухне, Леня осматривал профессорский кабинет, в котором сколько‑то лет назад приобщался к тонкостям научного познания. Кабинет, как и подъезд, изменился до неузнаваемости — в нем появился маленький холодильник со сколотой эмалью, но исчезли коричневые кожаные кресла с резными ножками, письменный стол перекочевал к окну, а его старое место заняла укрытая пледом сиротская кроватка, явно из Икеи. Справа от входной двери, где раньше была застекленная витрина с трудами самого Давида Израилевича, ситцевая занавесочка в цветок прикрывала от посторонних глаз зимнее пальто с потершимся каракулевым воротником и еще что‑то из верхней одежды. Видно было, что кабинет полностью заключил в себе весь жизненный цикл профессора.

Воспользовавшись отсутствием хозяина, Леня на цыпочках вышел в коридор и осторожно попробовал двери в столовую и в одну из спален. Как он и предполагал, двери оказались заперты.

— А я не забыл, Ленечка, — бормотал Давид Израилевич, пристраивая на письменном столе сахарницу и супную тарелку с пряниками, — я тебе в кружку налил, как раньше. Ты всегда из нее чай пил. Помнишь? С коровкой. А я уж из чашки… мне много жидкости врачи не рекомендуют. Говорят, что на ноги плохо влияет. Садись поближе и рассказывай. Где ты, что… Очень хорошо, что позвонил. Я тебя часто вспоминал.

Уже к середине беседы, которая ни к чему не вела, но лишь приумножала тянущую тоску от общения с оставшейся на обочине прогресса дряхлостью, Леня осознал, что эта встреча с прошлым ему никакого удовлетворения не приносит и не принесет. Профессор, поддерживающий существование эпизодическим репетиторством и сдачей непонятно кому значительной части своей жилплощади, ни малейшего интереса к головокружительному Ленечкиному взлету не проявлял, а жизнь за окнами игнорировал. И вообще вел себя так, как будто только вчера еще безжалостно марал красным карандашом беспомощные Ленечкины фантазии относительно эффекта адсорбции ионов лития свежеосажденным гидроксидом алюминия.

«А почему бы и нет, — думал Леня под стариковское бормотание о какой‑то загадочной агрегации неизвестного ему хитозана, — почему бы и нет; пусть это никому на фиг и не надо, но оборудовать ему кабинетик, положить семьсот долларов оклад, девочка будет чай с печеньем подавать, обед приносить… можно привозить и отвозить на машине… пусть себе читает, пишет… компьютер поставить… вставить зубы, приодеть… квартиру эту вернуть в исходное состояние, постояльцев выгнать… иногда водить ужинать в приличные места…»

— Ты меня слушаешь, Ленечка?

— Конечно, Давид Израилевич, потрясающе интересно.

«…Он, конечно, со своей этой химией может достать до самых печенок, но это не так и плохо… в этом что‑то есть, если в компании, например… у Ворохопкина завелся профессор по химии, Леня что‑то затевает, а что — не говорит… во интрига!.. сколько это все может стоить? да какая разница, в конце концов! — пусть старик доживет свое в комфорте, он заслужил: сколько он на меня, кретина, времени угробил…»

— А что я там буду делать? — изумился Давид Израилевич, когда Леня сформулировал предложение.