Иное небо (Чужое небо)

Так... вот теперь, сев на эту удобную скамеечку, можно попробовать сориентироваться... Правая рука освободилась, я повнимательнее рассмотрел наручники: странно, нет ни номера, ни фабричной марки... Бросил в мусорный контейнер. Хорошо... где же меня везли? Нет, не помню. Места странно знакомые... вот эти дома за литыми решетками?.. Черт, не могу сообразить. Вон на углу таблички с названиями улиц... Осел ты, Пан, и память у тебя дырявая... хотя, с другой стороны, дорогу проходными дворами ведь нашел же? Переулок Незаметный, улица Деникина – не того Деникина, который Антон Иванович, командующий Добровольческой армией, зимой сорок второго года возглавивший Комитет граждан России и умерший при странных обстоятельствах летом сорок шестого года на борту военного транспорта по пути из Сиэтла во Владивосток, – а того, который "даже не однофамилец": Федор Федорович, премьер-министр первого послебольшевистского правительства России, добившийся для России перехода из статуса протектората в статус земли Рейха... Так: вон тот дом. Подворотня с мусорными баками, старый дворик, столетний вяз посередине... Я поднялся на второй этаж и позвонил. Не открывали долго, я уже поворачивался, чтобы уйти, но тут зашлепали шаги, и знакомый голос спросил:

– Кто там?

– Я, Клавдия Павловна.

– Игорь?! – дверь приоткрылась, и возникло мышиное личико Клавдии Павловны, экс-квази-тещи. Квази – потому что у нас со Снежаной был квази-брак, тогда, в то время, браки россиян и сибиряков уже не преследовались, но еще не разрешались. Ну, а экс – это понятно.

– Ну, конечно, я.

– Ой, ну проходи же, проходи, только не смотри на меня, я еще не одевалась сегодня... – она зашлепала в полумрак комнат. Клавдия Павловна сама про себя говорила, что выше пояса она как мышь, а ниже – как лягушка, и в этом была определенная доля истины; человек она, однако, была исключительно хороший.

– Сколько же это ты не был-то у нас, а? – спросила она, возникая вновь; теперь на ней был нарядный японский шелковый халат и мягкие домашние туфли – и то, и другое из моих подарков, она не упускала случая сделать мне приятное. – Больше года, так, кажется?

– Больше года, – согласился я. – Много больше. Трудно стало выбираться. А Мишка?..

– Не застал ты Мишку, – покачала она головой. – Вчера они уехали – в Крым. Ты же знаешь, что Снежка замуж вышла?

– Знаю, писала.

– Вот они все и поехали, у Карла где-то там виноградники, Мишка все говорил, мол, буду виноград прямо с кустов есть, я ему: зелен, говорю, а он не верит...

– Ах, черт, – сказал я. – Не застал. Ах, черт...

– Вот уж... Ты надолго?

– Ночью уезжаю. В Питер.

– Чувствуешь-то себя хорошо? Все-таки такая операция...

– Прекрасно чувствую. Как и не было ничего. Ах, да... – я полез в карман. Отложенная давно для этого случая, там болталась и мешала при ходьбе пачка пятидесятирублевок. – Вот.

– Игорек, что ты...

– Только без рук! Время нынче непростое, лишние деньги не помешают. Марка падает...

– Ужас, такие цены...

– Я и говорю.

– Может, ты там у себя чего-нибудь вызнал: как дальше-то все?..

– Не знаю... да и никто не знает. Ну, границы не будет, это точно, а вот что дальше... не знает никто.

– Вот ведь... Благое дело – соединиться, а страшно-то как! Войны, думаешь, не будет?

– Да ну... нынче войны себя не окупают.

– Вот и я думаю... а старухи все, как одна: будет да будет. Спроси, с кем, такого наговорят: и с турками, и с Америкой, и между собой, с Сибирью, за власть...

– Ну, это смешно, – сказал я, а сам подумал: ничуть не смешно; сплошь и рядом у нас за объединением следует размежевание с дальнейшим мордобоем...

– Ах, Игорек, – сказала Клавдия Павловна, качая головой. – Ты всегда был добрым мальчиком...

Пожалуй, что и был, подумал я. Лет сто назад... Вслух я сказал:

– Нет смысла паниковать. По крайней мере, деловые люди не паникуют, а у них чутье потоньше нашего.

– Да и я думаю, нет смысла паниковать... а если что, все равно никуда не денешься...