Андрей глядел на меня будто живой, и видела я как небрежно и лениво закрываются его очи тонкими, прозрачными веками… Как суетливо дрожат ресницы при взмахе вверх, как дрогнув изогнулись в ехидной улыбке его губы собираясь заговорить со мной, спросить о чем-то, посмеяться в его излюбленной форме… а может быть, даже, сказать слова о том, что он готов вернуться ко мне.
Вернуться ко мне и начать все заново… все сначала…
Все…
Сначала…
— Нет! Нет! Нет! — закричала я и закачала поспешно головой. — Ничего… ничего не может быть сначала… заново… Не возможно склеить разбитую чашку… не возможно склеить мою разбитую вдребезги жизнь… И я вообще не понимаю, за что любила тебя? Зачем желала твоего возвращения? И почему не смогла пережить твоего ухода… убив… уничтожив свою плоть.
Я сделала шаг назад, один… второй… мои ноги подогнулись в коленках и дрогнула в позвоночнике спина. И тут внезапно, Андрей проявился весь… не только лицо, но и крепкая его фигура. Я увидела, как он отодвинул черную завесу воронки в сторону, словно полог над кроватью, вышел из смерча, шагнув ко мне навстречу. Я увидела на нем, его любимые черные джинсы и с длинным рукавом аляписто-серую толстовку и такие же под стать толстовке аляписто-серые кроссовки, на высокой платформе. Андрей расставил широко руки и кивнул, подзывая тем самым меня окунуться в его объятия, воссоединив нашу любовь.
Да, только… только нет уже никакой любви… все давно погибло… умерло… вытекло вместе с моей кровью… захлебнувшись в алой воде ванны. Я глубоко задышала, а на глазах моих появились крупные слезы, они не подчиняясь мне, выскочили из очей и брызнули в разные стороны… будто растерялись от неожиданности… от увиденного, припомнив пережитое… выстраданное. Они осыпали своей влажной, каплевидной соленостью и мою футболку, и пар, который все еще витал подле моих ног… моего тела…
— Иди… иди ко мне, — шепнули губы Андрея. — Ведь ты страшишься шагать вперед… ведь там может быть смерть… Останься здесь в моих объятиях и все будет хорошо… Мы обретем вновь друг друга… воссоединимся… продолжим наше общее существование.
— Нет, — подавляя текущие слезы, ответила я, понимая, что новое… иное лишь там впереди в тех черных испарениях. — Тебя здесь нет… Ты там на планете Земля… Ты жив… А я… я мертва. И, чтобы мне дойти сюда… мне пришлось пройти тяжелый путь, преодолеть боль, одиночество и главное победить свой страх. А ты… ты в прошлом… также в прошлом, как и мои мамочка, и папочка… как дедушка и бабушка, тетя и дядя… брат и сестры. Вы там… позади. А я иду вперед… лишь впереди моя жизнь и что-то новое… иное… И я пойду туда… пойду, как учил меня Андрейка… Он тот кто даровал мне смелость и волшебные слова… слова надежды! — Я подняла голову, устремила свой взгляд туда вверх, в черное клубящееся марево, туда вверх, где как подозревают люди живет Он- Бог и громко… очень… очень громко прокричала, — лишь те, кто не страшась идут к намеченной цели, остаются победителями!
Я прокричала эти слова для него… моего Бога, который, несомненно, был… и жил где-то вдали от нас. Это Он… Он создал и нашу планету Земля, и наши души, и наши тела… и этот долгий, томительный, но столь необходимый путь познания себя…
Он…
Всевышний…
Небесный Родник…
И как говорили славяне и русичи, Небесный Отец…
Я выкрикнула эти слова и ощутила внутри спокойствие, я осознала эту истину и поняла, что не зачем обращать внимание на Андрея ведь его нет. Не зачем бояться смерча… все сделано по велению Божьего слова.
И потому я глубоко вздохнула, и, опустив голову, посмотрела на все еще стоящего и протягивающего ко мне руки Андрея, который лишь стоило мне взглянуть на него и улыбнуться начал как-то неестественно бледнеть, теряя свой обыденный цвет, укорачиваться и усыхать. Бледнело, усыхая и укорачиваясь не только его лицо, руки, но и вещи: толстовка, джинсы, кроссовки. Все то в чем он ушел от меня когда-то в ином мире в иное время… далекое и канувшее в пучину времени. Я видела, как сменился цвет кожи на его лице, превратившись из смуглого в прозрачное. Серая с аляпистыми пятнами толстовка и вовсе смешалась с мрачным, черным цветом подходящей сзади воронки. Впрочем также в ее цвете растворились джинсы и кроссовки. И только прозрачное лицо размером с ладонь и две беловатые капли скукоженных рук еще мгновение виднелись, кружась в воронке. Еще доли секунд и пропали они — руки, а после погасло… растворилось и само лицо.
А я увидев как на веки исчез для меня этот чужой человек, смело посмотрела на подходящую ко мне здоровущую воронку с тонким, миниатюрным основанием двигающимся по земле, и вбирающим в себя всю черноту летающего пара, и с мощным, теряющемся вверху кругообразным хоботом слегка завернутым и чуть пенящемся белым пухом края. Этот край словно кивнул мне, как старой знакомой и двинулся на меня… А я глядела как тонкое основание сначала лизнуло мои голые стопы, съев весь черный пар подле меня… затем резко схватило меня в объятия и понесло по кругу.