- Так я тебе и сказал. Завтра скажу, когда встретимся. Гляжу я на тебя и вижу, что головоломки для тебя - лечение, и хорошо, когда ты не валяешь дурака, а теряешься в догадках, полезно тебе иной раз загреметь в уравнение с многими неизвестными... Что изменится, если я открою тебе истину сегодня, а не завтра? Ты все равно еще растерян, мало что понимаешь, тебе поразмыслить нужно. В общем, подобные вещи сгоряча не проговариваются, не делаются.
Я, поджав губы, возразил:
- Могу, знаешь, и не явиться, раз ты темнишь.
- Ничего плохого, рискованного и чреватого я не замышляю. Ну, представь себе некий взрыв. А это в сущности переворот, причем с перспективой на разумное, доброе, славное... Вообрази затем обнаружение и обнажение подлинной натуры с последующей трансформацией... И не так, как это вышло у твоего покойного брата - он просто начудил - а с некоторой трансцендентальностью, особенно если смотреть отсюда, из дня нынешнего... Короче, Кроня! Их надо убедить.
- Ты сначала меня убеди.
- Я тебя убедил. Ты придешь.
- Уверен?
- Вполне.
***
И опять я колебался, идти ли, не нравилась мне Петина загадочная решимость, а в особенности та прыть, с какой он и меня втягивал в какую-то авантюру. Сама мысль о предстоящем визите холодила кровь: снова Наташа, новая встреча... Предстать перед ней... Ее взгляд... Вдруг спросит: разве мы вас приглашали? Желание Пети и впрямь на меня опереться, превратить меня в сподвижника выросло в целую проблему, решить которую я не мог без того, чтобы прежде не погнуть, не подавить многое в своей душе. Я должен возыметь, наспех воспитать в себе что-то самоотверженное и необузданное, отчаяться на оглушающий и ослепляющий подвиг, а Петя вон как просто решал...
Не уверен, что его обрадовало мое появление, скорее наоборот. Он вздрогнул, побледнел, он нервно потер руки, как перед последним шагом в неведомое, и если воодушевился, то отвлеченно, по скрытой от меня необходимости, или как-то очень уж на мрачный лад. А ведь я именно отчаялся и в самом деле словно совершал подвиг; решение дорого мне обошлось, я весь извелся. И как теперь выяснялось, Петя надеялся, что я не приду, а он сочтет это прекрасным поводом отказаться от своей затеи и с легким сердцем отправится восвояси. Я почувствовал себя уязвленным.
- Хорошо... - заговорил он отрывисто. - Знал, верил, что придешь. Не сомневался... И ты правильно поступил. Ты сделал отличный выбор. Теперь пошли!
- Я не пойду, пока ты не скажешь, что задумал.
- Не обращай внимания на мое волнение, - закричал Петя. - Если ты из-за него не решаешься... Подумаешь, состояние! Сейчас оно одно, через минуту - другое. Оно у меня другим и будет, я к этому готовлюсь, и уверяю тебя, никаких при этом помех, никаких ограничений... Не замечаю, чтобы что-то стесняло меня, я не скован, свободен внутренне и даже отчасти развязен, что тоже не повредит, пригодится. А ты тут, надо же, собрался фиксировать каждый мой шаг и все мое контролировать, может быть, даже взнуздать меня, зная мой горячий нрав... Не выйдет это у тебя! Давай иди!
- Я не пойду, сначала скажи, тогда пойду.
- Ты что, сумасшедший? Это отпор? Это строптивость?
- Просто разумное желание узнать твои намерения, прежде чем я по твоей вине вляпаюсь в какую-то сомнительную историю.
И вот Петя, повинуясь моему требованию, ответил торопливо и выстрадано, мученически при этом сморщившись:
- Ты уже и вину за мной числишь, а я как на духу говорю, что никаких вероломств, никакой нечистой игры... Ну... поэму я написал, понимаешь?
Я рассмеялся.
- И только-то?
- А мало? Тебе мало? Но она перевернет их представление обо мне. И ты, если не глух к поэзии, проникнешься.
- Плеткой запасся? Как же не отстегать их, если твое творчество не придется им по вкусу...
- Да, ты сумасшедший, - прервал меня Петя, становясь в позу глубоко огорченного человека, - и доказательства тому налицо.
- Ты ее записал, свою поэму, и будешь читать?
- Нет, запомнил наизусть, а записи оставил дома.
- Зачем же я тебе?
Он пытливо заглянул в мои глаза и положил руку на мое плечо.
- А скажи-ка как на духу, теперь ты мне веришь?
- Верю ли я, что ты написал поэму?
- Можно и так сформулировать вопрос, - Петя кивнул, соглашаясь.
Что-то дрогнуло в моей душе, потянулось к этому человеку. Он вдруг показался мне таким трогательным, простодушным, с особой достоверностью несущим способное согреть тепло жизненности. Я воскликнул с чувством, с дрожью в голосе:
- Поверил, сразу, как только ты сказал, сразу поверил!
- Не волнуйся так, - он смягчено улыбнулся, - это мне надо волноваться, а у тебя все в порядке.
- Ты беспокоишься, поймет ли эта стая... эта аудитория... поймут ли они твою поэму? Ну, оценят ли по достоинству?