— Я хочу похоронить ее рядом с Прим… — будто прочитав его мысли, неуверенно подала голос женщина.
— Нет, — довольно жёстко оборвал ее ментор, — Китнисс много раз повторяла, что ее место на Луговине, среди тех, кто погиб, как она считала, по ее вине… — он провел ладонью по стеклу, словно желая стереть почти и так уже утонувшее за горизонтом солнце, а потом обернулся.
— Мне нужно было поехать с ней… — миссис Эвердин сидела на кушетке скорчившись, напоминая дряхлую старуху.
Эбернети, вопреки желанию, не подошел к ней, чтобы утешить. Испытывал ли он жалость к матери Китнисс? Почти. И вот это самое почти удерживало его от едких упрёков. В конце концов, имел ли он право кого-то судить и навешивать ярлыки? Чем он был лучше? Тем, что поехал в Двенадцатый вместе с Китнисс? И что это изменило? Ничего. Как ни крути, но в конечном счёте ему не удалось вернуть своих трибутов к жизни. Потому он и решил смягчить пилюлю:
— Не факт, что это спасло бы ее, но — да. Тебе стоило попытаться.
— Мне казалось, я ничем ей не смогу помочь, а находиться там, где все напоминает о Прим…
— Если тебя это утешит, думаю, ты права. Помочь ей мог разве что Пит. Если бы только он пришел в себя… все могло быть иначе, — он отвинтил крышку и от души глотнул пойла, — Я бы разводил гусей, а ты бы нянчила внуков…
— Ты не можешь знать наверняка…
— Не могу. Но так и вижу эту картину перед глазами.