Иногда оно светится (СИ)

— Все, — я повернулся, заставив Котенка съехать на пол, поднялся. Я надеялся, что выгляжу увереннее, чем чувствую себя, — Малыш, не надо.

— Что не надо?

— Ты. Я. С этим надо закончить.

— Ли…

— Да. Я не могу больше.

Я встал. Губы все еще пылали. Кажется, я покраснел. Плевать.

Котенок с тревогой смотрел за тем, как я иду к двери.

— Линус! — крикнул он тонко, вскочил, так быстро, что ткань сухо треснула и едва не разошлась, — Сволочь!

— Да, — я улыбнулся. Просто позволил губам обнажить зубы. Не улыбка — оскал, — Ты прав, как всегда.

Еще шаг к двери. Черный проем манит, он как кусочек Космоса, черный и бездонный. В него можно упасть, как нырнуть в воду, окунуться в темноту. Чтобы она смыла все лишнее. Чтобы…

Он шагнул было за мной, но внезапно остановился. Он все понял, хотя я и не видел его лица.

— Герханец, — окликнул он меня непривычно тихо, — Это из-за…

— Из-за меня. Я самое паршивое из того, что тебе доводилось видеть в жизни. И я не хочу превращать твою жизнь в то, в чем живу сам. Извини.

Он говорил еще что-то, но поздно — я вышел, закрыв за собой дверь. Сквозь толстую сталь его голоса почти не было слышно, только звонкие нотки, как блестящие медяки, прыгали, смешиваясь в какофонию. Я шел легко, не чувствуя ног, но это ощущение было неприятным — я казался сам себе бесплотным, накачанным пустотой. Вакуум.

Логгер остался в сейфе. Но на втором ярусе лежало ружье моего предшественника — кусок стали весом килограмм в пять, простой и безотказный механизм. В одном из шкафов стояли две картонные коробки с патронами, их латунные донышки с неровными глазками капсюлей безразлично глядели вверх. Они выглядели ничуть не опасно, просто маленькие цилиндрики, к которым рука тянется сама. Я вынул из гнезд три штуки, потом два положил обратно. Эти патроны были надежны, я сам отбирал их. Когда-то давно, когда еще думал о том, что у меня остались силы. Ирония судьбы, силы появляются тогда, когда этого не ожидаешь. Чертовски смешно, кажется.

Я чувствовал себя спокойно и собрано, как мог бы чувствовать себя в кабине своего штурмовика или на стрельбище имперского полигона. Все было в порядке. Черные змеиные хвосты мыслей исчезли. Осталась только уверенность. И еще горький привкус под языком. Латунь приятно холодила пальцы, зачем-то я коснулся донца гильзы языком. На вкус она была немного соленой, будто вымоченная в морской воде. Но пахла не так как море, а спокойным и приятным запахом, которым пахнет все оружие. Металл, пластик, порох.

— Н-да… — сказал я для того чтобы что-нибудь сказать. Говорить не хотелось, но и тишина действовала гнетуще. Смешиваясь с пустотой внутри меня, она оседала где-то жирными хлопьями сажи, от нее было душно. Но что здесь скажешь? Слова падают пустым бесформенным шлаком, они беспомощны и нелепы, от них нет никакого прока.

Патрон ушел в ствол с тихим шелестом, уставившись в меня мертвенным взглядом капсюля. Я погладил его пальцем, проверил чтоб патрон сидел без перекоса, ровно. Вернул ствол в первоначальное состояние. Ружье почему-то сразу показалось тяжелым, хотя его вес почти не увеличился.

Эндшпиль, Линус? Запоздалый финал?

Или просто еще одна попытка сделать вид, что хоть что-то, хоть одна крошечная чертова малость в этой Вселенной еще зависит от тебя?

Я спустился на первый этаж, двадцать восемь ступенек. Когда-то давно я пересчитал их, но успел забыть с тех пор. Все верно, пятьдесят восемь. Маяк спит, я слышу его сонное дыхание, звуки гуляющих у пола сквозняков и ровное гудение механизмов. Стоило открыть дверь, как внутрь ворвался холод, почти приятный, свежий, отрезвляющий. В таком холоде все вокруг кажется кристально-чистым и четким, как стекло, тронутое ледяным дыханием инея. Ступени.

Дверь. Короткая тропа, спускающаяся неровной змеей вниз, туда, где бормочут сами себе древнюю как мир колыбельную уставшие за день волны. Море протянулось во все стороны, огромный черный платок, чья поверхность едва заметно шевелится. И свист ветра, скользящего на самой водой, маслянистые вздохи волн под ногами.

— Привет, — выдохнул я, касаясь рукой моря, — Спи, спи.

Оно не заметило меня, да и что могло значит крошечное человеческое тело с куском металла в руке для него, которое не ведало ни глубины, ни размеров. Море подмигнуло мне зелеными бархатными огнями, сверкнувшими на поверхности. Просто отражение звезд.

Время закончить фарс. Как чернило сквозь бумагу, проступило облегчение, но тяжелое, вязкое. Говорят, перед смертью надо очистить разум, сосредоточиться на том, что ждет впереди. Превратить себя в импульс, лишенный физической оболочки. В одинокую звезду, парящую в темноте.

Я не торопясь снял с правой ноги ботинок. Помедлил, и снял левый. Почему-то подумалось, что я глупо буду выглядеть, лежа в одном ботинке. Фамильная аккуратность?.. Ботинки скатились куда-то вниз, судя по тяжелому всплеску, как минимум один из них упал в воду. Не беда.