Иногда оно светится (СИ)

Я стою неподвижно, вокруг меня никого нет. Ночь, сверху ровным светом горят звезды. Вспышек уже нет. Неподалеку лежит все еще горящий фонарик и конус света упирается в землю, почти ничего не освещая. Я смотрю внимательно на свои руки, потом вытираю их о бедра, на коже остается мокрое.

«Молодец, — вдруг говорит голос. Он не принадлежит мне, но вокруг меня никого нет. Только три темных силуэта на земле, — Все правильно. Ты молодец, друг Линус.»

Наверно, это галлюцинация. Я бью себя по лицу, хотя оно уже не чувствует боли. Рация лежит неподалеку, мне приходится повозиться, прежде чем я слышу треск эфира. Тогда я беру микрофон и говорю в него. Мой голос спокоен, как на уроках в Академии.

— Прием. Прием. Докладывает капрал ван-Ворт, борт «Веста», прием…

— Линус!

— А? Что?

Котенок тормошил меня за плечо. Лицо у него было перепуганное, на лбу пот.

— Что? — спросил я, выныривая из сна. Во рту еще остался его сладковатый привкус. Тело казалось разбитым, пережеванным, сон не освежил, наоборот, — Ну?

— Тебе снилось что-то?

— Мне?.. Снилось… Ничего, — я потряс головой, — Черт, нет. Было. Я брыкался?

— Ты кричал, — сказал Котенок очень серьезно, пристально глядя на меня. Обнаженное тело лежало рядом, узкое и прохладное, я погладил его по бедру и только тогда заметил, что сам весь мокрый от пота, — Тебе снилось что-то очень плохое, да?

Он поцеловал меня в висок. Мой отважный Котенок, ты пытаешься защитить меня даже от моих собственных снов.

— Все в порядке, малыш. Старая чушь имеет обыкновение скапливаться в голове, особенно если там пусто.

Ничего, не переживай.

— Что-то из прошлого?

Я глубоко вздохнул. Чтобы свежий воздух провентилировал легкие, выдул остатки сна.

— Да. Далекого прошлого. Мне тогда было семнадцать.

— И что тогда случилось?

— Я впервые убил человека. Людей. Но это не та история, которую я хотел бы рассказывать, понимаешь?

— Угу. Я не буду тебя спрашивать, Линус. Спи. До утра еще далеко.

— Космос, как быстро пролетел день.

— Да… — прошептал он, обнимая меня за шею, — Я его почти не заметил. Сколько у нас осталось таких? Очень мало. Они такие короткие, эти дни. Совсем крошечные.

Котенок стал рассматривать ноготь своего указательного пальца, как будто это был тот самый крошечный день.

— Счастья всегда не замечаешь.

— Правда?

— Да. Слишком тонкая субстанция… — я потрепал его по волосам, — Спи.

— А я счастлив, — сказал он тихо-тихо, трясь щекой о мое плечо, — Я даже не знал, что бывает… так. Я вообще почти ничего не знал, на самом деле. Я пытаюсь запомнить это, сохранить в себе. Каждую минуту, каждый день. Они все-таки крошечные… Я хочу запомнить тебя — навсегда.

— Запомни лучше что-нибудь хорошее, — сказал я, стараясь чтоб голос звучал сонно и немного сварливо, -

Нашел же…

— Ты — самое хорошее из всего, что есть. Я тебя запомню. Даже сейчас, лежу и ни о чем не могу думать.

Только о тебе и о том, сколько нам еще осталось. Поначалу мне было даже страшно немножко.

— Отчего?

— Мне показалось, что мне досталось слишком много. Я про счастье. Что так много его быть не может и что-то здесь не так… Не смейся! Я серьезно. Сперва мне казалось, что этот месяц — это очень-очень мало…

— Разве ты не говорил, что тебе и сейчас так кажется?

— Кажется. Но одновременно мне кажется, что это очень много. Мало и много… Да, это смешно, наверно.

— Ничуть не смешно.

— И каждый раз, когда я думаю о том, сколько осталось, мне становится так… гадко, что я стараюсь вообще про это не думать. У меня каждый день — это сегодня и нет никакого завтра. Так тоже приятно, на самом деле.

И еще у меня есть вчера, — он приложил руку к сердцу, — Оно немного помогает, когда все-таки думаешь о завтра.

Я, наверно, совсем дурак, да?

— Нет. Ты самое чудесное и замечательное из того, что у меня было.

— Самое-самое? — ревниво осведомился Котенок.

— Самое. Самое любимое.

— Линус…

— А?

Каких трудов мне стоило делать сонный вид. Кровь клокотала в висках. Космос, за что ты опят меня пытаешь?

Я бы предпочел вновь упасть на спасательном боте. Как в тот раз. Сто раз. Двести. Но только не это.

— Сейчас я счастлив.

Он сжал мою руку, очень крепко. Уткнулся носом в грудь и сонно засопел. Когда дыхание выровнялось, я очень осторожно, чтобы он не проснулся, переложил его на подушку, приподнялся. Он все равно это почувствовал, попытался задержать меня рукой, пробормотал что-то, не раскрывая глаз.

— Тихо, малыш. Я покурю. Спи.

Он горько вздохнул, но руку выпустил, прижал к себе подушку. Он очень устал, мой Котенок. Страстный до самозабвения, он отдавал всего себя, как огонь перекидывается на сухие ветви, не оставлял запасов… Утром он просыпался поздно, сонный и немного ворчащий. Но почти сразу же становился обычным. Он отмерил себе срок и торопился прожить его. Не думая о крошечных днях. Он был смелее меня, гораздо смелее, но сколько времени я этого не замечал… Очень, очень долго. Наверно, слишком.

У меня нет права опоздать.