Иногда оно светится (СИ)

— Зато мне не так страшно, когда ты рядом. Правда. Мне почему-то кажется, что с тобой я всегда буду в безопасности. Честно-честно. Как будто я нашел ту часть меня, которой мне не хватало всю жизнь и теперь, когда искать больше нечего, я чувствую, что все получится.

— Ты же сам говорил, что не любишь, когда счастья слишком много?..

— А теперь мне хочется попробовать. Проверить, как много его может быть.

— Значит?..

— Я не уйду, — кивнул он и с нежностью посмотрел на меня, — Я не убью себя. Если… Если все получится.

Мне захотелось поцеловать его, крепко, горячо, до боли. Котенок засмеялся и поцеловал меня сам. Нам потребовалось много времени чтобы отпустить друг друга.

— Это лучшая весна в моей жизни, — сказал тогда я, — Нет. Не лучшая. Лучшая еще будет впереди.

— Конечно, — уверенно согласился он, — Я тоже так думаю.

Не слишком ли уверено?

— Мы с тобой два самых больших сумасшедших в этой части Галактики. А то и во всей.

— У меня все еще такое чувство, что мы обманываем судьбу, — сказал вдруг Котенок. Его голос изменился, стал холоднее, — Вот это пугает меня на самом деле сильнее всего, Линус ван-Ворт.

Он ни разу не называл меня полным именем. Ни разу, черт возьми.

В мозгу тут же проклюнулась ледяная, такая же, как его голос, жилка. И запульсировала беспокойно.

— Все эти разговоры про судьбу — пустой вздор, крошка.

— Так не должно было случится, — продолжил он, — У нас не было на это права. Мы оба должны были умереть — ты когда умер Элейни, я — рядом с этой планетой, когда сгорел мой корабль. И у нас не было права на счастье, мы вырвали его сами, хотя никто никогда не поверил бы, что герханец и кайхиттен могут быть счастливы вместе.

Судьба не то готовила для нас. Меня ждал тюремный корабль, тебя…

— Сумасшествие. Постепенное выживание из ума на заброшенном маяке.

— Да. А мы, получив свой кусочек счастья, и тот незаслуженный, решили, что мы можем больше. Судьба такого не любит, Линус.

Ему было шестнадцать лет, этому мальчишке, но когда он говорил про судьбу, я слушал его и не решался перебить.

Не мог.

Но он внезапно сменил тему.

— Что будет потом, Линус?

— Что ты имеешь в виду?

— На Герхане. Ты говорил, что не мог там оставаться. У тебя нет больше друзей. Отец…

— У меня достаточно денег чтобы купить небольшой планетоид в той части Галактики, где еще не слышали про

Империю, — улыбнулся я, — Может, я и не очень богат, но кое на что нам с тобой хватит. Можно купить маленькую космическую яхту и путешествовать. При том условии, что мы будем держаться подальше от границ, конечно. Кроме того, после всего этого я формально все еще остаюсь наследником рода ван-Ворт, а это тоже не так уж и мало.

— Тебе придется забыть про свою прошлую жизнь. Все эти ваши придворные балы и приемы…

— Я был бы счастлив, если бы мне пришлось забыть только про них, — смех Линуса ван-Ворта прозвучал странно в замкнутом пространстве ванного отсека, — Я и так отказался от всего этого, когда решил устроиться здесь.

Это уже не мое, это воспоминания того человека, с которым ты, к счастью, не знаком. Тебе ведь тоже придется забыть про то, что было у тебя раньше.

— Я уже забыл это. Как только заглянул в твои глаза.

— Ты весьма искустно отпускаешь комплименты, малыш. Надеюсь, это-то ты хоть вычитал не из журналов?

Он укусил меня за нос, но укус тут же превратился в поцелуй.

— Линус… Прочитай мне еще что-нибудь.

— Что?

— Из стихов.

— Я не многое помню наизусть.

— Но что-то ведь помнишь?..

— Давай потом. Сейчас у меня нет настроения цитировать классиков.

— Не надо их. Читай другое.

— Другое… — я задумался. И вдруг, неожиданно для самого себя, стал читать. Без подготовки, не выбирая, просто коснулся языком неба и вдруг услышал, как зазвенели рожденные этим касанием слова.

За прозрачными узорами стекол

Горький иней — полынь да стужа

Зябнут руки, чернеют ногти

Отогреть бы, да огонь не нужен

Мир холодный так чист и ясен

Вместо оптики — тонкая льдинка

По заснеженным щекам продолжает

Антрацитовый путь свой слезинка

Мне огонь не поможет — спалит

Я отвык от тепла и света

Если в сердце скрипят морозы

Не давайте мне инъекцию лета

Пока не поздно, выйти на солнце…

Руку бледную все тяну к дверце

Да ослаб, безнадежно колотится

Непослушное ледяное сердце

Льда прожилки на глупом сосуде

Сердце бьется, об ребра звеня

До поры. До весны. Дотерплю я.

До поры, когда вспомнишь меня.

Странное ощущение возникло во всем теле. Я с опозданием понял — просто кончился стих и в ванном отсеке опять повисла привычная и спокойная, как июльская паутина в сентябре, тишина.

— Это твои стихи?

— Да. Я написал их очень давно, когда был лишь чуть-чуть тебя старше. Странно, я сам забыл про них… Теперь вот чего-то вспомнились. Странно, правда?

— Не-а, — он качнул головой, — Скорее просто ждали выхода. Иногда так бывает — можешь долго-долго тянуть что-то из себя, вытаскивать, а оно не лезет. А потом — бах… — и все. Вышло как осколок из раны. Всему свое время, я так думаю. А стихи красивые… холодные…

— Глупость, — нахмурился я, — Сопливые зарисовки на произвольную тему. Таких виршей у каждого гимназиста можно найти двадцать тетрадей.