Иногда оно светится (СИ)

«Он улетит, уже скоро, — говорил я сам себе, ведя рукой в резиновой перчатке по дну, — А ты останешься, старый дурак. Только не надо слов про любовь. Ты уже не веришь в нее, не стоит обманываться. Просто он молод и хорош. Да, очень хорош. Ты бы заметил его даже на Герхане, что уж говорить теперь, когда ты столько времени не видел никого кроме рыб. И его тянет к тебе точно также, как тебя тянет к нему. Может, безотчетно, он сам этого не замечает, но притяжение это постоянно растет. Он может не выдержать, понимаешь ты это? Он воспитан на том, что такое притяжение хуже смерти, позор, который не отмыть ничем, даже кровью. Это не просто его вера или традиции его чертового клана, это часть его самого. А тут являешься ты, престарелый Дон Жуан. В твоих жилах кроме прокисшего вина еще осталась романтика, ты всю жизнь ошивался в родовых замках и дворцах, твои манеры, черт бы их побрал, так и остались безупречны. Ты умеешь производить впечатление и сам знаешь об этом. Людей тянет к тебе. Молодых девушек, знойных стареющих дам, самовлюбленных светских львиц. Шарм и порочность — два цвета родовой печати ван-Вортов. Сколько человек было влюблено в тебя? Ты не помнишь и половины их имен. А ты умел это — парой фраз, взглядом, одним прикосновением свести человека с ума, повести за собой. Когда ты являлся на прием, на тебя всегда смотрели так, как можно смотреть на шедевр великого художника, выставленный в галерее. Ты замечал это, конечно. Галантный кавалер с безупречной репутацией и славой одного из лучших пилотов Галактики, всегда идеально выглядящий — как цветная гравюра в родовом замке — до неприличия внимательный, бродящий на самой грани дерзкой саркастичной язвительности, опьяняющий окружающих одним только взглядом… Что перед тобой юный варвар, который краснеет если ты ему просто подмигнешь? Бесхитростный, далекий от всей этой, проевшей меня до кости, родовой позолоты. Как там у Обуялова?..

Отгорело. Молитва — смешок

Стружки золота мотыльками

Садятся покорно у каменных ног

Тень густую бросает золоченый сапог

Веками, веками, веками…»

Позолоту нельзя сжечь. Наверно, он знал об этом.

Вдалеке что-то мелькнуло между камнями. Реппер? Слишком много водорослей и слишком изъедены временем подводные скалы, не разглядеть. Скорее, просто молодой угорь резвится у дна. Но все-таки какое-то неприятное колючее течение прошло по пальцам. Мерзкая это штука — реппер, особенно когда у дна. Ближе к поверхности они становятся неуклюжи, гибкое тело не находит за что зацепиться, а у дна они шныряют как маленькие торпеды. Первое знакомство с реппером едва не стоило мне пальца.

Я дошел до самой оконечности жемчужной колонии, она была невелика, убедился в том, что дальше начинается голый песок и снял с пояса специально припасенную сетку. Собирать жемчужницы было непросто, да еще и без резака — они намертво сцеплялись между собой, прилипали к камням, да так, что я сразу порезал в дюжине мест перчатки. Поспешность тут была не помощник. Я стал работать медленнее и аккуратнее. Сетку, повозившись, закрепил на поясе, так, чтоб горловина была открыта, одной рукой подцеплял приставшие к камню жемчужницы, другой осторожно отделял их ножом. Острое лезвие с неохотой справлялось, приходилось применять силу. Много я решил не брать, двух-трех дюжин Котенку хватит надолго. Пусть даже не в каждой жемчужинка, хорошо если в одной из десятка — и то неплохо. Если будет время — просверлю их в мастерской и продену сквозь них цепочку, получится довольно милое украшение. А если найти подходящий кусок меди или серебра… Хотя нет, заколку Котенок носить не станет. Да и в любом случае, что ни сделай, жемчужины отберут в карантине. Подарок военнопленному от имперского офицера? На Земле скорее удавятся, чем пропустят такое. Я без всякой причины ткнул ножом слишком сильно, одна из жемчужниц хрустнула, обнажая слюдянистые белесые внутренности. Жемчужины там не было.

Ладно, пусть отберут. Пусть заберут хоть все, я наловлю жемчужин и отправлю их через знакомых — тех, которые у меня остались, из числа надежных, они найдут Котенка уже там и передадут. Пусть у него останется память.

«Память о чем? — прошелестел Линус-Два, — О глупом графе, падком на мальчиков, который живет как космический отшельник, на своем маяке?.. К чему? Он тебя и так не забудет.»

«Я знаю. А лучше бы забыл. Мы уже никогда не встретимся — за пределами этой планеты, а если вдруг случится так, что встретимся, это будет уже совсем другой граф ван-Ворт и совсем другой Котенок.»

«Разумеется».

Но я знал — не встретимся. Больше никогда. Я буду жить здесь, один, посреди океана, до тех пор, пока смерть, уставшая ждать, не коснется моего плеча сухим твердым пальцем. У меня отличное здоровье, я могу прожить и больше сотни лет. Самое скверное — рано или поздно меня отзовут. Или пришлют дублера. А я не хотел бы умирать где-нибудь кроме этой планеты. Хотя выбирать место для смерти — роскошь…