Иного выбора нет

Эта внутренняя реакция была лишь вспышкой, но оказалась полным признанием. Сознавшись перед допрашивающими — уверен, столь же неожиданно для них, как и для себя, — что являюсь советским агентом, я стал объяснять подлинные причины, толкнувшие меня на это. Пораженные, они молча слушали меня, но их уважительное отношение ко мне не изменилось, и они не задали ни одного вопроса, ни тогда, ни после, относительно того, действовал ли я по каким-либо иным мотивам, кроме идеологических. Ни тогда, ни после они не предлагали мне помочь избежать наказания в обмен на то, что я мог им сообщить. В конечном счете моя реакция не отличалась от реакции моих друзей Майкла Рэндла и Пэта Поттла, когда в 1989 году стало известно, что именно они помогли мне бежать, и их имена появились в газетах. Они написали книгу «Побег Блейка», в которой признали свою роль в этом. Самым важным для них было, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, почему они это сделали. Они избрали опасность судебного преследования и даже тюрьмы, только бы им не приписывали какие-то ложные мотивы.

Когда я закончил, было около шести — время идти домой. Решили, что машина с шофером отвезет меня в Родлетт, где я переночую на квартире матери. Но мне ничего не следует ей говорить, только то, что мое возвращение в Бейрут откладывается на несколько дней, так как мне необходимо уехать в срочную командировку.

На следующее утро другая машина с шофером заехала за мной, я попрощался с матерью так, как если бы действительно уезжал всего на несколько дней, и помахал ей из окошка машины, не ведая, увижу ли ее когда-нибудь вновь. На Карлтон-гарденз меня ждали Гарри Шерголд, один из допрашивающих, чье имя я забыл, и мой старый друг Джон Куайн. Последнего я хорошо знал по Дальнему Востоку: во время моего пребывания в Корее он возглавлял токийскую резидентуру. Он два или три раза приезжал ко мне туда, а я всякий раз, когда был в Токио на совещании или чтобы передать дипломатическую почту, останавливался в его гостеприимном посольском доме, где Джон жил вместе со своей очаровательной женой. Теперь он пришел отчасти потому, что возглавлял Р-5, отдел контрразведки Интеллидженс сервис, работавший в тесном контакте с МИ-5, а отчасти, как мне кажется, потому, что был моим другом.

В сопровождении полицейских машин — одна впереди, вторая сзади — мы на двух автомобилях отправились в небольшую деревушку в Хэмпшире, где у Гарри Шерголда был свой коттедж. Там нас встретили его жена и мать, очаро вательная старушка с белоснежными волосами, очень напомнившая мне мою бабушку. Наступила пятница, тот самый день, когда я надеялся вернуться в Шемлан.

В следующие три дня происходило нечто абсурдное: все делали вид, что это просто встреча друзей, собравшихся провести вместе уик-энд. Разница заключалась лишь в том, что дом был окружен охраной и всякий раз, когда мы выходили прогуляться, за нами медленно ехала полицейская машина. Такое странное сочетание поразило меня как чисто английское, я бы сказал даже, излюбленно-английское. Помню, например, как провел полдня на кухне вместе со старушкой, жаря оладьи. Я считаюсь чем-то вроде специалиста по оладьям и, когда о них зашла речь, предложил свои услуги. Ночью мы с Джоном Куайном спали в одной комнате. Оставшись со мной наедине, он долго говорил о моей семье и попросил повторить ему причины, по которым я сделал то, что сделал, и которые, как мне казалось, он тщетно пытался понять. Днем велись многочисленные телефонные переговоры с Лондоном, но происходило это в другой комнате, и я не слышал, о чем шла речь. За это время мне стало ясно, что все мы чего-то ждем, однако не имел представления, чего именно.

Хотя моя собственная судьба меня больше не беспокоила, мысленно я был с женой и детьми, матерью и сестрами. Как они примут известие, не повредит ли оно им, что теперь с ними будет?

Пока я смотрел на полицейские машины и машины охраны вокруг дома, мне в голову пришла странная мысль. До сих пор именно мне приходилось остерегаться властей, выискивать малейшие признаки подозрительности с их стороны, боясь, что меня разоблачат. Теперь же, когда я пойман, мы как бы поменялись местами: уже не мне, а властям следовало быть начеку, беспокоиться и глаз с меня не спускать, чтобы я от них не улизнул.

В воскресенье вечером мы все вернулись в Лондон и переночевали в большом доме в одном из западных предместий. Тем же вечером состоялся телефонный разговор, не обрадовавший, насколько я заметил, моих коллег. Очевидно, было принято не то решение, на которое они рассчитывали.

На следующее утро, когда мы заканчивали завтрак, инспектор полиции, если не ошибаюсь, Смит, в сопровождении двух охранников пришел меня арестовать. Я попрощался с коллегами, которые, как мне показалось, немного сочувствовали мне, а может быть, и жалели меня. Так или иначе, они пожали мне руку и пожелали быть мужественным.