Иного выбора нет

Гражданская панихида, состоявшаяся в актовом зале института, выдающимся сотрудником которого являлся Дональд, превратилась в трогательное прощание с человеком, которого очень уважали и любили все, кто знал его даже не как знаменитого разведчика, а как доброго и справедливого товарища, настоящего английского джентльмена в лучшем смысле этого слова. Выступило много людей, среди них несколько академиков, говоривших о Дональде как о замечательном ученом. В своем прощальном слове я привел библейскую притчу о сорока праведниках. Вознамерившись уничтожить этот мир за грехи человеческие, Господь пообещал отказаться от своего намерения в случае, если бы нашлось на земле сорок праведников. По моему мнению, сказал я, мы, друзья и коллеги Дональда, имели редчайшую возможность лично знать одного из тех сорока, ради которых и был сохранен наш мир.

Из-за обычной здесь неразберихи сын Дональда Фергюс приехал слишком поздно и не успел на похороны. На следующее утро мы с ним пошли в крематорий забрать прах его отца. В тот же день он увез его с собой в Англию, чтобы похоронить, согласно последней воле покойного, в семейном склепе близ деревни Пени. Обычно приходится ждать две недели, для того чтобы забрать урну с прахом, но здесь нам смог помочь КГБ.

Портрет Дональда висит в библиотеке института, продолжая ряд знаменитых советских ученых. Даже сегодня, когда я пишу это, через пять лет после его смерти, под портретом Дональда всегда стоят живые цветы, которые приносят его многочисленные друзья и поклонники. Для меня его смерть явилась огромной личной потерей: он был мне преданным другом, мудрым советчиком и интереснейшим собеседником, общение с которым всегда доставляло огромную радость.

В наших разговорах с Дональдом и Кимом мы почти не касались темы разведки, хотя иногда и вспоминали с Кимом общих знакомых по Интеллидженс сервис. Полагаю, что это было неосознанным следствием многолетней привычки не говорить о работе. Дональд, как это вообще свойственно сотрудникам дипломатической службы, относился к разведке и разведчикам немного свысока. В отличие от Кима, который, как мне кажется, связался с разведкой (помимо его верности коммунистической идее) потому, что это ему просто нравилось, Дональд согласился стать агентом исключительно из чувства долга. Подобная работа была не по нему, и он постоянно боролся с внутренней неприязнью к ней. Тем не менее я уверен, что он многое сделал. В Вашингтоне у него был доступ к ядерным секретам, и то, что мы последние сорок пять лет живем в мире и собираемся жить так и дальше, я в большой мере отношу на счет деятельности так называемых «атомных агентов», к которым принадлежал и Дональд. Благодаря им Советский Союз в рекордно короткий срок сумел создать атомную бомбу и достичь ядерного паритета. Это «взаимное сдерживание», уровень которого, я надеюсь, заметно снизится по сравнению с сегодняшним, служит, по моему мнению, гарантией «мира для всех».

Насколько мне известно, Дональда и Кима объединяло только одно: они оба много курили, предпочитая крепкие сорта табака — «голуаз», если удавалось его достать, но чаще «дукат», самые дешевые из советских сигарет с особенно едким запахом.

Ни Ким, ни Дональд никогда не упоминали «пятого»: о существовании Энтони Бланта я впервые узнал из английских газет. Лишь после этого Дональд как-то произнес его имя в связи со своим и Гая Берджисса побегом (которого я никогда не встречал, так как он умер до моего приезда в Москву). Дональд часто рассказывал о Гае и об их непростых отношениях, когда они жили в одной квартире в Куйбышеве в первые годы пребывания в СССР. Более подробно я узнал о нем от Надежды Петровны, домработницы Дональда, с которой я до сих пор поддерживаю связь и которая работала у Гая до его смерти. Эти рассказы только подтвердили мое впечатление о нем. Он, очевидно, был умным, смелым и очень обаятельным человеком, но, судя по всему, обожал разыгрывать своих друзей и ради этого не гнушался даже вскрывать их письма.

Примерно через два года после приезда в Москву я устроился на свою первую работу: переводчиком на голландский язык в издательстве «Прогресс», однако это занятие не слишком меня вдохновляло. Не говоря уж о том, что тексты, которые я должен был переводить, большого интереса не представляли, эта работа лишь усугубила мою изоляцию: я работал дома, примерно раз в две недели приходя в издательство, чтобы отдать готовый материал и забрать новый. Таким образом, я не имел возможности узнать своих коллег и влиться в коллектив, что важно в любой стране, в которой вы собираетесь жить, но особенно в Советском Союзе, где общественная жизнь вне работы крайне ограничена.

Дональд сразу заметил это и еще на заре нашей дружбы предложил мне перейти к нему в институт, где царила совершенно иная атмосфера. С его помощью и при содействии КГБ это удалось устроить, и работа в институте оказалась еще одним важным шагом к тому, чтобы почувствовать себя полноценным членом общества и жить нормальной жизнью.