Иной мир: Маришка

Захоти меня убить, глумливому, было бы достаточно позволить войти в меня дракону до конца. Тогда я бы просто превратилась в кусок мяса с перемешанными внутри потрохами. Конец мой был бы мучительным, как у людей посаженых на кол. Но глумливый, предусмотрев всё, немногое оставил на волю своих пленников. Движения дракона были ограничены,... даже там. Он входил в меня ровно настолько, что бы ему хватило возбуждения для того, что бы кончить и насколько я могла его принять. Своего рода, минимум для него, и максимум для меня. Боль была адская. Казалось, меня разрывают на куски и с силой бьют изнутри по потрохам. Вскоре к простой боли добавилось нестерпимое жжение. Я кричала и билась в своих путах, мечтая потерять сознание, но милостивое забвение не спешило ко мне на помощь.

Мне трудно оценить, как долго всё это продолжалось, мне казалось целую вечность, но возможно, что и не более пятнадцати минут. Когда наступил финал, движения замерли, но облегчения мне это не принесло. Выждав пока драконье семя всё изольётся в меня, нас разделили. Медики засуетились и, наконец, вкололи обезболивающее. Появились хирургические инструменты, видимо у меня там были нешуточные разрывы, потому что их руки, когда они поднимались, были в крови. Мне поставили капельницу и увезли в палату.

Моё новое обиталище было смесью тюремной камеры и больничной палаты, и даже не знаю, на что из этого она была похожа больше. После первого раза, меня на неделю оставили в покое. Три дня, я не могла встать. Всё болело нещадно. От моего истерзанного женского естества, до отбитых потрохов. Зная, какое сопротивление я оказала в самом начале, несмотря на моё состояние, охрана была бдительна. Перестраховщики. Сейчас я даже шею ни кому из них свернуть не смогла бы, настолько я была лишена сил. Но, невозможность действовать, позволила мне спокойно всё обдумать.

В сложившейся ситуации можно надеяться только на себя. Поймав меня, глумливый, наверняка заметёт все следы и постарается не высовываться. Так что надеяться, что сюда заявится Ден во главе нашего спецназа, верх оптимизма. Прошёл уже почти месяц с моего исчезновения, и если спасателей ещё нет, то, скорее всего их и не будет. Значит, спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Надо придумать, как отсюда сбежать. Если это удалось Мелисе, удастся и мне. У любой тюрьмы, есть слабые места, надо их только найти.

Что ещё мне известно, что может помочь? Психологический портрет глумливого, прост и понятен, а зная о его предыдущих жертвах можно предсказать его действия. Теперь я знаю, почему у некоторых жертв были ампутированы руки и ноги. И не после смерти, а задолго до неё. Культи уже успели зарасти и, по всем признакам было видно, что человек уже адаптировался к отсутствию конечностей. Лучшее средство борьбы со строптивыми, это лишить их возможности создавать проблемы. Конечно, подобные заключенные требуют содержание дополнительного персонала для их обслуживания, но, судя по всему, глумливому так проще. Значит, силовые методы надо оставить под самый конец, когда я буду пробиваться к свободе, а пока побыть пай-девочкой. Что ещё может мне помочь? Я взвешивала разные варианты и ходы, словно мысленно разыгрывала шахматную партию. Пока что, глумливый, меня обыгрывал.

Через неделю меня снова повезли к дракону. И хотя я постаралась отрешиться от реальности, заглушить боль это не смогло. Я билась в истерике, кричала и плакала, но медики снова сделали своё дело и снова увезли меня в палату. Снова, я не могла ни ходить, ни двигаться. Одно меня слегка порадовало, на этот раз меня там зашивали меньше. Видимо привыкаю. Надежда, что мне снова дадут отдохнуть неделю, развеялась на третий день. Глумливому нужен был результат, а результат ни как не получался. Даже не знаю, радоваться этому или печалиться. Потом перерыв сократился до двух дней, а затем его вообще не стало. Меня каждый день возили на эту пытку и, хотя боль снизилась до терпимой, я продолжала орать как в первый раз. Через неделю я представляла собой безвольное тело, апатично смотрящее в потолок и пускающее слюни. Только не подумайте, что я в это превратилась. Идея пришла сама собой. Раз я не могу двигаться, то пусть думают, что я даже не хочу этого делать. Подмечая все детали и, даже не зная, что из этого мне пригодиться, я с каждым днём творила свой образ потерявшей интерес к жизни, жертвы. Вскоре даже глумливому надоело наблюдать за мной, и он перестал приходить на наши сеансы соития.

Прошло ещё две недели такой жизни. Каждый день у меня брали кровь, на анализ. Я научилась не реагировать даже на это, хотя запах крови дразнил и возбуждал меня. Мой зверь был голоден как никогда. Мне не давали ни крови, ни сырого мяса, держа на сбалансированном питании для людей. Я долго пыталась понять почему, но ничего кроме догадки, что это как-то должно облегчить зачатие, не придумала. Постепенно и охранники, и медики стали относиться ко мне как куску мяса.