Иной смысл

Да, было невыносимо больно и страшно. Но это просто с непривычки — вон, даже Десятый, уж на что слабак, строго говоря, — а и то почти не кричал. Это всего лишь боль, и ее можно выдержать. А предать себя, все свои принципы и идеалы, убить все, что являло собой его собственное «я» — это уже безвозвратно, этого не вернуть, не восстановить.

«…кого ничем не испугаешь».

Его можно очень многим испугать. Но знать об этом никому не обязательно. Если так надо, чтобы выжить, сохранить себя и выйти отсюда — он так и сделает. Ни бога, ни черта. Не испугать, не сломать — разве что только убить, но не победить. Можно извалять в грязи — но тело несложно отмыть, а до души им не добраться. Не стыдно сто раз упасть — стыдно один раз не подняться.

Пусть будет так. Он справится.

Стас улыбнулся и закрыл глаза. Спустя минуту он уже спал — глубоко и спокойно.

Ветровского выпустили из больничного отсека через четыре дня — как только спало воспаление, а раны начали понемногу затягиваться. Из палаты его отвели сразу же на завтрак, и Стасу было приятно увидеть тень облегчения в глазах Восьмого, Десятого и Третьего, когда он едва заметно улыбнулся им, показывая, что все в порядке.

В тот же день после окончания работ молодой человек подал заявление на обучение. Больше всего он боялся, что не получит разрешения — он не знал, что за игру затеял желающий поразвлечься Новомирский, а ведь решение по вопросам обучения принимал именно он. К счастью, ответ, пришедший на следующий день, оказался положительным.

И тогда-то Стас понял, насколько смехотворной была учебная нагрузка в институте. Тогда он мог учить только то, что хотел, по остальным предметам готовясь на уровне «сдать экзамен и забыть». Теперь же Ветровский был вынужден изучать все дисциплины, необходимые инженеру корпорации, но не очень-то нужные ему самому, и выкраивать помимо того время на самообучение. К счастью, как обучаемый, он имел послабление в работе — двенадцать часов вместо четырнадцати.

Неприятным сюрпризом оказался укороченный день — тех, кому выпало работать меньше, строем погнали в зал отдыха: смотреть одобренные фильмы, читать одобренные книги, слушать одобренную музыку. Стас наскоро просмотрел предложенное: низкосортные боевики, безмозглые детективы, техномузыка без смысла и мелодии. Впрочем, нет худа без добра — устроившись на краю широкой скамьи и прислонившись к стене, он честно проспал весь фильм, а ночь употребил на учебу.

Выходной день оказался еще хуже укороченного. Во-первых, он включал в себя несколько более разнообразную программу, и просто отоспаться за «просмотром» боевика не представлялось возможным. Во-вторых, в графике «выходного» обязательным пунктом значилось посещение проститутки. Об этом его накануне предупредил Восьмой.

— Я не пойду к ней, — помотал головой Стас. — Не пойду.

— Пойдешь. Это обязательно.

— Значит, посплю часок.

— Там камеры. Тебя накажут.

— А если бы я был, допустим, импотентом?

— Только по свидетельству врача. Седьмой, не нарывайся. Накажут всех.

— Как обезьяны в ящике, честное слово! — вызверился Стас. — Дрессированные обезьяны.

— Знаю. — Восьмой отвернулся, но Ветровский успел заметить горькую усмешку на его губах. И внутренне улыбнулся. Лед тронулся…

К проститутке он в итоге пошел. И час провалялся на кровати, раздумывая об аксиологии в концепции Платона.[23] Аксиология вкупе со здоровой брезгливостью оказалась сильнее молодого организма, и «девочка» просто не смогла ничего сделать, хоть и старалась.

— Все же добился своего, — сказал Восьмой.

— Да, у меня есть такая привычка.

— Вредная привычка. Здесь — вредная.

— Да? А мне кажется, как раз наиболее полезная.

Восьмой задумался, пытаясь понять, что именно собеседник имел в виду, и Стас внутренне улыбнулся. Все шло как задумано. Вернее, не как задумано — он просто не решался что-либо загадывать в этом кошмарном мире, ограниченном территорией корпорации, — но, по крайней мере, исключительно ему на пользу.