Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг.

Из протокола:

«Вопрос: Сегодня, 1 декабря, в коридоре Смольного, вы стреляли из револьвера в секретаря ЦК ВКП(б) тов. Кирова. Скажите, кто вместе с вами является участником в организации этого покушения?

Ответ: Категорически утверждаю, что никаких участников в совершении мною покушения на тов. Кирова у меня не было. Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал.

Мысль об убийстве Кирова у меня возникла в начале ноября 1934 г. …Причина одна — оторванность от партии, от которой меня оттолкнули (исключение 8 месяцев назад)… Цель — стать политическим сигналом перед партией, что на протяжении последних 8— 10 лет на моем пути жизни и работы накопился багаж несправедливого отношения к живому человеку. Эта историческая миссия мною выполнена. Я должен показать всей партии, до чего довели Николаева… План совершения покушения — никто мне не помогал в его составлении… Я рассматривал покушение как политический акт. Чтобы партия обратила внимание на бездумно бюрократическое отношение к живому человеку… Я сделал это под влиянием психического расстройства и сугубого отпечатка на мне событий в институте (Истории партии — Ю.Ж.) (исключение из партии)…»

На следующий день при очередном допросе, Николаев так дополнил свои объяснения:

«Я не предполагал, что, совершив убийство, мне не удастся покончить жизнь самоубийством. Кроме того, подобными записями (дневником) я подготавливал себя морально к совершению убийства и самоубийства».

Изучение бумаг, оказавшихся у Николаева при себе, дополнило складывавшуюся картину психического склада преступника. Оказалось, что убийство он замыслил не в начале ноября, а гораздо раньше. Что еще 14 октября, накануне того дня, когда его у дома на проспекте Красных зорь, в котором жил Киров, задержали сотрудники оперода как подозрительную личность, но, проверив документы, по распоряжению начальника отдела А.А. Губина отпустили, он написал предсмертную записку:

«Дорогой жене и братьям по классу! Я умираю по политическим убеждениям, на основе исторической действительности. Поскольку нет свободы агитации, свободы печати, свободы выбора в жизни и я должен умереть. Поскольку и ЦК (Политбюро) не подоспеет, ибо там спят богатырским сном».

Теми же мыслями был проникнут столь же косноязычно изложенный его дневник, который Николаев вел, по его признанию, с помощью жены.

В 22.30 в Москву, наркому Ягоде, ушла вторая телеграмма, подписанная Медведем. В ней кратко излагались показания Милды Драуле, относившиеся только к ее мужу. В частности, о том, что, когда Николаева исключили из партии, у него уже имелось зарегистрированное оружие. Спустя два часа, в 0.40 2 декабря, начальник ленинградского управления НКВД отправил Ягоде еще одну телеграмму:

«В записной книжке Николаева запись: «герм. тел. 169-82, ул. Герцена 43» (это действительно адрес германского консульства)[111].