«Классовая борьба не затухает, а принимает новые, более сложные формы. Враг не уступает добровольно своего места. Его можно убрать только насильственно, методами экономического воздействия, методами организационно-политической изоляции, а когда в этом есть потребность — и методами физического истребления»[182]
.На этом хорошо организованная трехнедельная пропагандистская кампания внезапно завершилась. Печать о деле Енукидзе забыла. Навсегда. Забыли о нем и в партийных организациях. И лишь месяц спустя состоялись те самые закрытые процессы, которые и призваны были обосновать и подтвердить все те обвинения, выдвинутые на пленуме Ежовым и закрепленные априорно членами ЦК. Но процессы, эти завершились несколько иначе, нежели хотелось бы Ягоде, на чем он, по существу, настаивал 2 мая, адресуясь лично к Сталину.
Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством В.В. Ульриха в закрытом — без участия обвинения и защиты — заседании 27 июля осудила по «Кремлевскому делу» 30 человек. Двоих (вместо 25), Синелобова и Чернявского, приговорили к расстрелу; 9, в том числе Л.Б. Каменева, его брата и первую жену того, — к десяти годам тюремного заключения; остальных — к заключению на срок от двух до семи лет. В тот же день Особое совещание НКВД по тому же делу приговорило к тюремному заключению на срок от трех до пяти лет 42 человека, к ссылке на два и три года — 37 человек, к высылке из Москвы — одного[183]
.Глава седьмая
Всего через два дня после того, как Ягода заявил о завершении следствия по «Кремлевское делу», 4 мая-1935 г., в Кремле по решению ПБ[184]
руководство партии и правительство дали прием в честь выпускников военных академий, ставший впоследствии традиционным. Открыл его нарком обороны Ворошилов, а почти сразу же вслед за ним взял слово Сталин. Заговорил он не о проблемах службы в войсках новой когорты командиров, не об угрозе войны и необходимости готовиться к отражению врага, а совершенно об ином, что явно волновало его последнее время и чего на XVII съезде партии касался уже и он сам, и Каганович, а на VII съезде Советов СССР — Молотов. О том, что настало время опираться не на тех, кто обладал в прошлом революционными заслугами, а на профессионалов иного рода -на людей с высшим специальным образованием.«Слишком много говорят у нас, — заметил, интригуя слушателей, Сталин, — о заслугах руководителей, о заслугах вождей. Им приписывают все, почти все наши достижения. Это, конечно, неверно и неправильно. Дело не только в вождях». А затем, после небольшого отступления, он объяснил, от кого же в действительности зависят успехи страны. «Раньше мы говорили, что «техника решает все». Этот лозунг помог нам в том отношении, что мы ликвидировали голод в области техники и создали широчайшую техническую базу во всех отраслях деятельности для вооружения наших людей первоклассной техникой. Это очень хорошо. Но этого далеко не достаточно… Чтобы привести технику в движение и использовать ее до дна, нужны люди, овладевшие техникой, нужны кадры, способные освоить и использовать эту технику по всем правилам искусства… Вот почему старый лозунг «техника решает все»… должен быть теперь заменен новым лозунгом, лозунгом о том, что «кадры решают все».
И тут же, используя хорошо знакомые ему приемы риторики, бросил в зал главный с его точки зрения вопрос: «Можно ли сказать, что наши люди поняли и осознали полностью великое значение этого нового лозунга?» И сам же ответил на собственный вопрос, высказав тем самым то, что его беспокоило: «Я бы этого не сказал». Далее он вернулся к главной теме «вельмож-бюрократов», подразумевая, скорее всего, именно их в неприятии нового лозунга:
«Равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком… Если мы хотим изжить ' с успехом голод в области людей и добиться того, чтобы наша страна имела достаточное количество кадров, способных двигать вперед технику и пустить ее в действие, мы должны прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему делу».
Но только этой темой, вполне понятной на приеме в честь выпускников военных академий, Сталин не ограничился. В небольшом отступлении, которое он почему-то позволил себе, произнёс нечто загадочное, только намекнул на что-то, оставшееся непонятым и аудиторией, и теми, кто прочитал его речь в газетах два дня спустя.