Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг.

На первый взгляд текст циркуляра выглядит слишком одиозным, вполне характерным для всех документов, исходивших с Лубянки, и не только в то время. Но если не принимать во внимание непременные далекие от действительности определения как «контрреволюционные», «террористические» да отбросить столь же нарочито использованные понятия «подпольные», «формирования», то оставшееся выглядит достаточно серьезным и вполне возможным. Сторонники Троцкого и Зиновьева стремятся к консолидации, к созданию уже не невозможной в существующих условиях фракции, а вполне самостоятельной собственной партии. Такой же, какие уже начали возникать во многих странах Европы под воздействием призыва Троцкого для объединения в своих рядах всех тех, кто по-прежнему считал себя твердыми марксистами-ленинцами и революционерами, не способными к противоестественному соглашению или компромиссу с явно ревизионистской, оппортунистической, с их точки зрения, группой Сталина.

Ну а если новая партия и не возникнет, то у троцкистов и зиновьевцев все же достанет влияния для того, чтобы скрытно выдвинуть собственных кандидатов в депутаты, может быть, провести их на выборах в Верховный Совет СССР и получить тем самым трибуну для свободного выражения своих политических взглядов. В этом и таилась опасность для сталинской группы реформаторов.

Циркуляр, естественно, достиг предусмотренной цели — подъема новой волны репрессий (к 1 апреля было арестовано уже 508 человек)[236]. Среди «изъятых», по образному выражению Прокофьева, оказался сотрудник Коммунистической академии некий И.И. Трусов, хранивший личный архив Троцкого, относившийся к 1927 г. Эта весьма важная находка дала Сталину основание провести 27 февраля через ПБ заурядное решение, оказавшееся не только непредсказуемым по своим отдаленным последствиям, но и послужившее своеобразной стартовой площадкой для быстрого карьерного взлета Н.И. Ежова. Решение гласило: «Предлагаю весь архив и другие документы Троцкого передать т. Ежову для разбора и доклада ПБ, а допрос арестованных вести НКВД совместно с т. Ежовым»[237].

Выполнить со всей ответственностью новое, столь серьезное поручение Ежову ничто не мешало, ибо весь последний месяц он занимал всего две должности — секретаря ЦК и председателя КПК. От обязанностей же заведующего ОРПО его, как бы предвидя близкое будущее, освободили еще 4 февраля, утвердив вместо него его заместителя ЕМ. Маленкова[238]. Следующий виток активных действий НКВД пришелся на конец марта, что, несомненно, было связано с демонстративным замалчиванием интервью Сталина от 1 марта. 25 марта Ягода, обобщая результаты следственных материалов, предложил в докладной записке на имя Сталина (вполне возможно, подготовленной совместно с Ежовым) ссыльных троцкистов отправить в отдаленные лагеря, туда же направить и тех, кто был при последнем обмене партбилетов исключен из партии за принадлежность к троцкизму (их численность составила 308 человек)[239]. Уличенных же в «причастности к террору» следовало расстрелять[240]. Эта рекомендация наркома была передана на заключение Вышинскому, который с оговорками, присущи ми юристу, одобрил ее. 31 марта генеральный прокурор сообщил свое мнение Сталину:

«Считаю, что т. Ягода в записке от 25 марта 1936 г. правильно и своевременно поставил вопрос о решительном разгроме троцкистских кадров. Со своей стороны считаю необходимым всех троцкистов, находящихся в ссылке, ведущих активную работу (выделено мной — Ю.Ж.), отправить в дальние лагеря постановлением Особого совещания при НКВД после рассмотрения каждого конкретного дела… С моей стороны нет также возражений против передачи дел о троцкистах, уличенных в причастности к террору, то есть подготовке террористических актов, в Военную коллегию Верховного суда Союза, с применением к ним закона от 1 декабря 1934 г. и высшей меры наказания — расстрела…»[241].

Излишне поторопившись, Ягода в тот же день подписал циркуляр, в котором требовалось от региональных управлений НКВД «немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование всех троцкистов-двурушников»[242]. Однако ни узкое руководство, ни Сталин не спешили санкционировать столь решительные действия. У них имелись иные, видимо, казавшиеся им более важными дела.