Иной Сталин

И сразу же выяснилось, что положение республиканского правительства действительно катастрофическое. Испания нуждалась буквально во всём: в продуктах питания, нефти, медикаментах, товарах широкого потребления. Армии, если её ещё можно было называть армией, требовались оружие, боеприпасы, самолёты, танки, даже лётчики и танкисты. Потому в самом начале сентября перед узким руководством встала острейшая необходимость принять очень сложное, но крайне нужное решение, не терпящее ни малейшего отлагательства. Следует ли отказаться от невмешательства и срочно начать оказывать помощь республиканцам всем тем, в чём они испытывали нужду, или же остаться, как Франция и Великобритания, на принципах декларации 23 августа.

Сущность дилеммы, вернее — задачи, казалось, не имевшей решения, заключалась в следующем. Придерживаться взятых ранее обязательств однозначно означало предать народный фронт в самую трудную для того минуту и обречь его на неминуемое и близкое поражение. Тем самым заодно дискредитировать ту самую идею народного фронта, выработать и отстоять которую как принципиально новую стратегию Коминтерна, ВКП(б) и СССР стоило группе Сталина немалых усилий. Отстранившись от республиканского правительства Испании, узкое руководство лишь подтвердило бы правоту своих оппонентов — тех, кто решительно выступал против создания «внеклассовых» народных фронтов, настойчиво утверждал с конца 1934 г., что лишь пролетарская революция сможет остановить наступление фашизма, предотвратить новую мировую войну. Следовательно, оставшись на позиции невмешательства, Сталину, Молотову, Литвинову пришлось бы очень скоро открыто признать: ошибались они, а их идеологические противники — Троцкий, Зиновьев, Каменев — оказались правы. После вполне предсказуемого поражения испанских республиканцев группе Сталина пришлось бы признать и то, что именно она, несмотря на критику, выработала и провела в жизнь в корне неверный, даже преступный курс: и во внешней политике — борьбу за создание народных фронтов, заключение союзных договоров с Францией и Чехословакией, и во внутренней — прежде всего разработку проекта новой конституции.

Предавая Испанскую республику, группа Сталина совершила бы политическое самоубийство. Но то же для неё означало и поступать, следуя примеру Италии, Германии, Португалии. В таком случае узкому руководству пришлось бы открыто вернуться на позиции пролетарского интернационализма, революционной солидарности, признать, опять же перед всем миром и собственной оппозицией, что прежняя политика Кремля фактически была обманом, всего лишь тактическим манёвром, призванным ввести в заблуждение «доверчивые» демократические страны. И официально дезавуировать все прежние заявления М.М. Литвинова, В.П. Потёмкина, С.С. Александровского, И.М. Майского — дипломатов, Г. Димитрова, А.А. Жданова, Н.И. Ежова, Я.А. Яковлева, А.И. Стецкого, Б.М. Таля — партийных деятелей, А.Я. Вышинского — прокурора СССР. Отстранить их всех от занимаемых постов и, может быть, даже репрессировать. Ну а Сталину, Молотову, Кагановичу, Ворошилову, Орджоникидзе — публично покаяться в своих прегрешениях, отдавшись на суд ЦК.

Словом, любое из двух возможных решений не предвещало ничего хорошего и грозило неизбежной — пусть далеко не сразу — полной сменой руководства. Разумеется, только узкого. И всё же либо Сталину одному, либо вместе с кем-либо (может быть, с проводящим вместе с ним отпуск Ждановым) удалось найти единственно приемлемое в данном случае решение. То, при котором оказывалась возможной помощь республиканской Испании и одновременно сохранение властных полномочий узкого руководства. Мало того, найденное решение позволяло продолжить дальнейшую борьбу за политические реформы.

Ещё в конце августа М.М. Литвинов сообщил Потёмкину для передачи послу Испании в Париже, что советское руководство не считает возможным удовлетворить просьбу республиканского правительства о поставках вооружений. Мотивируя отказ, он указал на отдалённость обеих стран, более чем вероятный перехват грузов пиратствующим итальянским флотом, но, главное, тем, что СССР связан декларацией о невмешательстве. В первых числах сентября, уже послу в Мадриде М.И. Розенбергу, он писал более откровенно: «Вопрос о помощи испанскому правительству обсуждался у нас многократно, но мы пришли к заключению о невозможности посылать что-либо отсюда»[293].

И всё же в те самые дни, 6 сентября, Сталин направил со своей дачи «Зелёная роща», где он вместе со Ждановым отдыхал, шифротелеграмму, адресованную в Москву Кагановичу. Предложил ему подготовить решение о продаже Испанской республике советских самолётов через Мексику, а также об отправке в Испанию советских лётчиков[294].