Иной Сталин

Именно в эти двадцать три дня, разделившие два противоречивших друг другу сообщения, и произошло то, о чём ранее никто из самых прозорливых противников Сталина не мог даже помыслить. Предельно чётко обозначилась смена уже не только внешнеполитического, но и внутриполитического курса. Стало явным, неоспоримым рождение того, что и следует понимать под термином «сталинизм», но без какой-либо предвзятой, личностной, заведомо негативной оценки. Того, что означало на деле всего лишь решительный отказ от ориентации на мировую революцию, провозглашение приоритетной защиту национальных интересов СССР и требование закрепить всё это в конституции страны. Словом, ничем не прикрытый этатизм.

Начался же такой поворот спустя четыре месяца после XVII партсъезда, 25 июня 1934 г., с двух решений ПБ, из-за предельной скупости сведений о них и вроде бы обыденности не привлёкших внимания. Ведь в них утверждалось всего лишь донельзя рутинное — даты созыва и повестки дня очередных съездов Советов, XVI всероссийского и VII всесоюзного. Предусматривались, среди прочих, соответственно пятым и четвёртым пунктами доклады «по конституционным вопросам»[126]. При такой формулировке речь в них могла пойти о чём угодно но скорее всего, если исходить из практики, — о закреплении в основном законе только что образованных наркоматов либо о чём-либо сходном. Между тем, если бы о том стало известно, должна была насторожить весьма необычная процедура принятия этих решений, нарушившая все существовавшие, хотя и неписаные правила.

29 мая 1934 г. секретарь президиума ЦК СССР А.С. Енукидзе направил в ПБ письмо, написанное на простом листе бумаги, а не на официальном бланке: «Партгруппа ВКП(б) президиума ЦИК Союза ССР наметила созыв VII съезда Советов Союза ССР 15 января 1935 г. и приняла следующий порядок дня: …6. Конституционные вопросы… По поручению партгруппы прошу обсудить этот вопрос на одном из заседаний политбюро». Двумя днями позже появилось ещё одно обращение, по содержанию аналогичное до мельчайших деталей предыдущему, на этот раз от М.И. Калинина и секретаря партгруппы президиума ВЦИК Н. Новикова. Оформленное по всем правилам, уже на бланке президиума ВЦИК, оно содержало просьбу утвердить созыв съезда Советов республики 5 января 1935 г. и повестку дня, в которой шестым пунктом значился «доклад об изменениях и дополнениях конституции РСФСР».

Почти месяц оба документа оставались «без движения», хотя рассмотреть их можно было уже 6 июня, на ближайшем протокольном заседании ПБ, либо раньше, либо чуть позже, ибо никаких существенных замечаний или разногласий суть их пока не должна была вызвать. Однако решение последовало только 25 июня, накануне очередного заседания ПБ. Скорее всего, именно в тот день Сталин и внёс в оба документа незначительные поправки. Вычеркнул в них вторые пункты повестки дня — доклады о втором пятилетнем плане, а двум схожим по смыслу шестым пунктам, ставшим пятыми, придал единообразие: «доклад по конституционным вопросам». После этого заведующий особым сектором ЦК А.Н. Поскрёбышев зафиксировал, что оба решения приняты «без голосования», но в опросе почему-то приняли участие лишь два члена ПБ — В.Я. Чубарь и А.А. Андреев[127], а отнюдь не Каганович, Молотов, Сталин и кто-либо другой. Как показали дальнейшие события, такое оформление решений не было результатом простой небрежности.

Несомненно, слова Сталина в докладе на XVII съезде партии о возможности использовать парламентаризм и буржуазную демократию оказались далеко не случайными и имели отношение не только к европейским странам. Именно от даты произнесения их, скорее всего, и следует вести отсчёт медленно вызревавшей идеи конституционной реформы в СССР. Идеи, которая стала приобретать конкретные черты в мае 1934 г., но поначалу, возможно, мыслилась довольно скромно — всего лишь как внесение «изменений и дополнений» в основной закон.

Полная идентичность обращений партгрупп президиумов ЦИК СССР и ВЦИК позволяет утверждать, что Енукидзе и Калинин готовили их вместе, тщательно согласуя содержание и последовательность докладов. Весьма возможно, делалось это при прямом участии Сталина, а также и тех, кому по положению следовало быть в курсе подобных вопросов, — главы правительства Молотова и второго секретаря ЦК Кагановича. Так как произойти подобная встреча, даже в узком составе, непременно должна была до 29 мая, её следует отнести к 10 мая. Тому дню, когда Енукидзе и Калинин во второй раз после 10 марта побывали в кремлёвском кабинете Сталина, где присутствовали Молотов, Литвинов, Ворошилов, Орджоникидзе, Куйбышев, Жданов и Ягода[128].