Так впервые официально и безапелляционно бывшие вожди внутрипартийной оппозиции и их сторонники были объявлены контрреволюционерами, врагами народа, сознательно объединены с белогвардейцами, противопоставлены отнюдь не большинству партии, а только Сталину. Причём не как его идейные противники, имеющие свои взгляды на то, какими должны быть курс ВКП(б) и политика Советского Союза, а как заговорщики, террористы. Для подтверждения этого тезиса и послужило «Кремлёвское дело», якобы широко разветвлённое, далеко уходящее за пределы Кремля.
Всё более и более входя в роль прокурора, обличающего на суде преступников, Ежов начал использовать свои козыри — «признания» подследственных, разумеется, не полностью, а только те отрывки из них, в которых шла речь о якобы готовившихся покушениях на Сталина, точнее, о намерениях, о всего лишь принципиальной возможности таковых. Легко жонглируя заранее подобранными цитатами, Ежов позволил себе — для пущего эффекта — упомянуть показания и тех, кто полгода назад проходил по делу Николаева. Но всё же, не теряя из виду основную цель, он постарался свести результаты следствия по «Кремлёвскому делу» к прямой и равной ответственности Зиновьева и Каменева, попытался убедить участников пленума в том, что именно они
Опираясь на материалы, полученные из НКВД, Ежов вновь и вновь стремился усугубить вину Каменева. Мол, Муханова сообщила следствию:
Не обошёл Ежов и роли Троцкого, его личной ответственности за терроризм. Правда, в данном случае он мог сослаться не на чьи-то сомнительные показания, а на откровения самого Льва Давидовича, на его провокационную, по сути, статью «Рабочее государство, термидор и бонапартизм».