Иномир и Мила (СИ)

— Конечно. — Иномир поднялся с лавки, вновь оставил монеты за еду и последовал за ней во двор.

В лицо ударил мороз, на радость наконец запорошил сухой первый снег. В вечерней темноте горели факелы — суетились слуги проезжающих гостей: занимались конями, телегами с вещами и переговаривались между собой, мол, вот и снег пошел, надо бы в сани уже пересаживаться. Иномир с Милой прошли до открытых конюшен, где пахло прелым сеном и где среди гнедых и серых коней они увидели Белогрива. Иномир почти бегом оказался рядом с ним, похлопал по морде и широко улыбнулся, когда тот радостно закивал головой, даже несмотря на то, что он его оставил в Вышгороде.

— Дружище, — произнес Иномир, коснулся щекой сухого, покрытого жесткими шерстинками конского носа, я потрепал за уши. — Прости, я не должен был вас оставлять. Вел себя как полный дурак. Милослава, ты меня тоже… — Он обернулся, но ее под крышей конюшни не оказалось.

Иномир посмотрел на седло и вещи, которые остались в стороне. Седло было незнакомым — совсем ветхое, таким обычно деревенских кобыл сделают; а дорожный мешок выглядел полупустым. Он тяжело вздохнул, представив, что пришлось пережить Миле, и окликнул ее. Но хоть она только что была неподалеку и уйти далеко не могла, во дворе ее не оказалось. Заглянул снова в харчевню — и там нет. Только когда проходил мимо низкого сарая, услышал тихий смутно знакомый плач. Осторожно заглянул в дверь и увидел, как Мила, притулившись у тюка с сеном, вздрагивает, пряча подбородок в ладонях. Заметив Иномира, она быстро вытерла рукавом слезы и отвернулась.

— Ты чего? — удивился Иномир.

— Ничего, — твердо ответила Мила, но громко шмыгнула носом, — просто устала с дороги. Хотя после холодного пола в темнице даже голая земля не кажется такой ужасной.

— И тебе не страшно было ночевать одной? — Иномир присел рядом в мягкое сено. — Помню, раньше от каждого шороха пряталась за мной.

— Не страшно, — ответила она с вызовом, но, несмотря на гордость в голосе, он заметил, как плечи ее дрогнули.

— Какая сильная и смелая, — улыбнулся Иномир, но она только отвела взгляд. — Знаешь, а мне без вас грустно было. Поговорить перед сном не с кем, да и сколько бы я ни пытался из сухого хлеба гренки сделать на костре, ничего не получалось. Это не так легко оказалось…

— А что же в этом сложного? — Она перебила его удивленно. — Что же ты с хлебом-то сделал?

— Я его в угли превратил, — улыбнулся Иномир.

Она недолго обдумывала его слова — так звонко рассмеялась, что на душе Иномира совсем спокойно стало. Перед ним вновь сидела его веселая Мила, и его сердце сжалось от нежности. Он скорее притянул ее к себе и крепко обнял, а она не стала сопротивляться, только сильнее прижалась к нему. И в сарае, на удивление, как-то вдруг потеплело, а на душе стало спокойнее. Иномир про себя усмехнулся, вспомнив, как давно не испытывал этого чувства.

— Прости, я не должен был тебя оставлять.

— Мне так страшно было, Иномир. — Она прижалась сильнее. — Они посадили меня в темницу, а затем сказали, что хотят меня казнить.

— Все уже позади. — Иномир крепче ее обнял. — Я тебя больше не оставлю.

— А потом, — она громко зарыдала, — мне пришлось того стражника ударить подносом. И если бы не Евсей, он бы там умер, представляешь? Я чуть кого-то не убила… А потом я Белогрива взяла, и мы с ним через город бежали. Хорошо, что ночь была и я никого не сшибла, только река замерзла и по льду было очень страшно идти… Ну а дальше, когда сердце мое уже успокоилась, Белогрив меня повез по той дороге, что мы с тобой шли. Мне же все приходилось самой на привале делать. И ветки ломать, и костер разжигать. Но это еще полбеды, я когда на землю ложилась, мне на самом деле так страшно становилось. Казалось, что вот-вот черные корни нападут и уж никаким кинжалом мне от них не отбиться. — Она посмотрела на него, громко шмыгнула носом, засучила рукав и показала ему шрам. — Это я сама себя же случайно задела, когда ветку резала.

— А как же твой рассказ о том, что ты от всего защищалась? — улыбнулся Иномир и погладил ее по руке.

— Это не ложь, просто я была очень осторожна. Целыми днями мы скакали, а когда останавливались на ночлег, далеко в лес уходили. От костра я оставляла только одни угли, чтобы никто на огонь не пришел. Но однажды я так сильно устала — сил никаких не было, — и пришлось остановиться недалеко от дороги. Проснулась от громкого ржания Белогрива. Открыла глаза, а меня мужики страшные окружили. Я кинжал-то свой достала, хотя понимала, что сделать особо-то ничего не смогу, но страху не показывала. Вдруг появились разбойники. И помнишь того толстяка из лагеря Старика-разбойника? Ну, того, которого я страшно боялась? Он среди них оказался, и я подумала, что теперь мне точно конец. Но они, к счастью, узнали меня, спасли от тех мужиков и предложили с ними уйти. Я отказалась, они назвали меня дурой, но удачи пожелали, и вот, — показала на свою одежду, — костюм этот дали.