Инония и Китеж

Она продолжает, осклабивши пасть:
.............................................................................
На честь вы поруху научитесь класть,
И вот, наглотавшись татарщины всласть,
Вы Русью ее назовете!
И с честной поссоритесь вы стариной,
И, предкам великим на сором,
Не слушая голоса крови родной,
Вы скажете:  «Станем к варягам спиной,
Лицом повернемся к обдорам!»

Толстой называл себя «певцом, державшим стяг во имя красоты». Он был, как один из его любимейших образов, как Иоанн Дамаскин, «борец за честь икон, художества ограда». На «рожу» он смотрел глазами древней христианской Руси: это воплощение всего бусурманского, дьявольского, воплоще­ние мерзости и безобразности (то есть того, что образа, устроения и гармонии не имеет), безобразности и мерзости не только внешней, но и внутренней. А Красота, Лик были для него воплощением Божественного, того, что творит, устрояет, обладает Искусством (покоряющим   бесформенность).

«Красота, прекрасное, как справедливо сказал о Толстом Вл. С. Соловьев, была для него дорога и священна, как от­блеск вечной Истины и Любви», как нечто, идущее из само­бытного мира вечных идей или первообразов. «Божество, говорит Соловьев, обладает полнотой совершенства. Человек, совершенствуясь, достигает его. Человек есть самостоятель­ная особь и кроме того часть всемирного целого. И он должен совершенствовать и самого себя,— личной любовью,— и со­действовать совершенству целого,— патриотизмом, чувством солидарности с целым... В поэзии Толстого мотивы любви и патриотизма наиболее характерны... Патриотизм есть жела­ние блага целому — народу, государству, отечеству... Но в чем именно благо отечества? Сам по себе патриотизм может быть источником и добра, и зла... Нужно еще патриотическое сознание, различающее истинное благо отечества от ложного. И та степень патриотического сознания, которая была у А. К. Толстого, до сих пор остается высшей... Со всей живо­стью поэтического представления и со всей энергией борца за идею Толстой славил свой идеал истинно русской, евро­пейской и христианской монархии и громил ненавистный ему кошмар азиатского деспотизма... Начало истинного на­ционального строя он находил в киевской эпохе нашей ис­тории...

Он мерил благо отечества высшей мерой. И он не оши­бался: нам нужно развитие тех христианских истинно-национальных начал, что было обещано светлыми явлениями Киевской Руси...»

Гр. А. К. Толстой есть один из самых замечательных русских людей и писателей, еще и доселе недостаточно оцененный, недостаточно понятый и уже забываемый. А ведь меж тем ценить, понимать и помнить подобных ему надо в наши дни особенно. Ведь существование нации определяется все-таки не материальным (так что восхищаться, например, тем, что Россия «будет мужицкой», по меньшей мере стран­но). Россия и русское слово (как проявление ее души, ее нравственного строя) есть нечто нераздельное. И не знаме­нательно ли, что нынешнему падению России, социальному, политическому и всякому прочему, не только сопутствует, но задолго предшествовал упадок ее литературы, когда всякое непотребство стало называться дерзанием, а глупость и ис­теричность — священным безумием, когда всяческий рас­пад, то есть нечто совершенно противоположное искусст­ву,— сцеплению, устроению,— и всяческие «искания» (то есть  как   раз   то,   что  не   есть  искусство   и  что   художник должен скрывать в своей мастерской) были столь бесстыдно прославлены самими же представителями всего этого, не менее бесстыдно, чем славит себя теперь большевизм, являя таким образом одну из самых характерных черт дикарства, необыкновенно хвастливого, как известно?

Теперь «новое» искусство сменилось новейшим. Вот «поэты-пролетарии»:

Сорвали мы корону
Со старого Кремля...
Лучами мажем нервы
И мускулы машин...
За заборами низкорослыми
Гребем мы огненными веслами...

Вот  «футуристы»:

Белогвардейца - к стенке.
А Рафаэля забыли?
А почему не атакован Пушкин?

Вот какие-то  «супрематисты»:

Взяли мы в шапке
Нахально сели,
Ногу на ногу задрав...
Исуса - на Крест, а Варраву
Под руки по Тверскому!

Вот «имажинист», сам себя рекомендующий:

Я бумажка в клозете..