Сережка была в руке Аполлона-Союза, а из Катькиного уха потекла кровь. Доник, не соображая, что делает, кинулся на Аполлона-Союза с криком:
— Уйди, гад! Уйди, фашист!
Аполлон-Союз с неожиданной резвостью подставил колено — Доник налетел на колено, дыхание сорвалось, он упал бы, если бы его не успел подхватить Лев Абрамович, который стал его уговаривать:
— Мальчик, не надо, потерпи, обязательно надо потерпеть, они сейчас уйдут, они всегда уходят, в конце концов они уходят…
Доник пытался освободиться от мягких, дрожащих пальцев Льва Абрамовича, поэтому он не уловил момента, когда у бабушки оказался в руке пистолет. Большой черный пистолет. Бабушка поднимала его, словно отталкивала от себя, и вдруг стало тихо, будто ни одного человека вокруг. И бабушка произнесла очень тихо, почти шепотом:
— Тебе же сказали, чтобы ты ушел. Сколько надо повторять? Ну!
И это последнее слово прозвучало отдельно и слишком громко — хоть уши затыкай, чтобы не лопнули барабанные перепонки.
И сразу тишина исчезла, и наполнилась, как компот ягодами, разными голосами:
— Убивают! — кричала Салима.
— Я ухожу, ухожу… ты чего, я ухожу. — Это говорил Аполлон-Союз.
— Милицию надо позвать! — это неизвестно кто закричал.
— Тетка, не стреляй, мы пошутили! — это тоже незнакомый голос.
— Мама, осторожнее, он выстрелит!
— Пустите, — в этом голосе Доник узнал собственный голос. Лев Абрамович отпустил его.
Доник кинулся не к бабушке, а к дверям, в которых толклись, отступая, Аполлон-Союз и его свита.
— Давайте, — сказал он, выталкивая их. — Скорее, разве вы не видите…
Только оказавшись на лестнице, защищенный от бабушки косяком двери, Аполлон-Союз крикнул:
— Нас не запугаешь! Чтобы завтра ни одного!
Бабушка царственно отстранила пытавшегося помешать ей Льва Абрамовича и вышла на лестничную площадку.
По лестнице, сшибая друг друга, горохом, мешочным обвалом понеслись незваные гости. Они матерились, кричали, они были в панике, как стадо перепуганных коз.
— Ну, бабушка, — сказал Доник, — я от тебя не ожидал.
— А я ожидала? — спросила бабушка.
— Откуда у тебя пушка?
Остальные выглядывали из квартиры в открытую дверь, но на лестничной площадке были только бабушка и Доник.
— Какая пушка?
Доник поглядел на бабушку — в руке у нее была мухобойка — проволочная палочка с хлопушкой на конце. Бабушка тоже смотрела на свою руку.
— Лучше допустить, — сказал Лев Абрамович, — что ничего не было. И мы ничего не видели. Это снимает массу тревожных проблем.
Они вернулись в квартиру. Салима закрыла дверь на цепочку.
Мама принесла пластырь и заклеила Катьке ранку.
Все прошли на кухню — центр квартиры, нейтральную территорию. Кто сел на табуретку, кто стоял.
Это был военный совет.
— Я был не прав, — сказал Лев Абрамович. — Ничего не снято. Все проблемы остаются.
— А я думала, что ты часы «сейку» украл. А оказывается, шпионы дали, сказала Салима радостно. — А теперь отобрали. Нехорошо, а?
— А вы лучше, Салима Ибрагимовна, — сказал Лев Абрамович, — проведите ревизию своего хозяйства. Нет ли в нем чего лишнего.
— Откуда у меня лишнее? Мы не воруем, мы все заработали.
— Теперь ничего нельзя гарантировать. Разве Лидия Сергеевна подозревала, что у нее есть такой большой пистолет?
— А у меня его и нет, — сказала бабушка.
— Вот именно. Ничего нет. Хорошо еще, что вы не стали стрелять.
— А что с меня, со старухи, возьмешь, — сказала бабушка и положила на стол мухобойку.
Лев Абрамович двумя пальцами взял мухобойку и перенес в раковину.
— Начинаем проверку на шпионов? — спросил он, глядя на Салиму.
— Еще чего не хватало! — возмутилась Салима.
— И кофточка? — ехидно спросила Катька.
— Какая кофточка?
— Какая на тебе.
— Магазин купила, — Салима сразу стала хуже говорить по-русски. — Вчера купила, зачем спрашиваешь.
Она сделала попытку скрыться в своей комнате, но тут Лев Абрамович с наслаждением отомстил ей:
— Вы ее, конечно, можете оставить себе, — сказал он. — Это ваша кофточка, и мы разве что можем сказать? Но я вам не советую ее носить в свете сегодняшней обстановки, если это не кофточка, а только шпион. Вы представляете, какие будут последствия — она вас ночью задушит, как в произведениях Николая Васильевича Гоголя, а утром придет тот серьезный гражданин и из соображений дезинфекции все у вас сожжет.
— Нет! — закричала Салима. Она прикрыла грудь пухлыми ладошками, но вдруг кофточка исчезла. И Салима оказалась в лифчике, который был ей мал. Она тонко заверещала и побежала почему-то не к себе, а спряталась в уборной. Тогда наступила разрядка, и все начали смеяться.
Потом Лев Абрамович ушел к себе. Он сказал на прощание: