Инопланетянин

— Я не видел, но есть. Это точно!

— А вот балета «Послеполуденный отдых нимфы» — нет! Разве же это справедливо?

— И действительно. — Художник стукнул своим кулачищем по столу. — Свинство какое! Безобразие! Надо открыть глаза общественному мнению.

— А если так, вправе ли мы?.. Вправе ли мы судить?

— Вы ставите животрепещущую проблему, Генри. — Художник некоторое время пытался поймать ускользающую мысль, лицо его вдруг осветилось улыбкой. — А ведь вы угадали! Тот диптих, «Прозрение», помните? Я получил за него сумасшедшие деньги от одной богатой дамы. Она плакала и говорила, что это напоминало ей её собственную юность!

— И она плакала? — изумился Генри. — Настоящими слезами?

— Плакала. И я плакал. — Художник порывисто вздохнул. — Но дама эта совсем не похожа на нимфу. Нисколько!

— Обидно!

— Очень обидно. Выпьем?

Они выпили, но ни о нимфах, ни о женщинах больше не говорили. А может быть, и говорили. Мейседон очень смутно и приблизительно припоминал впоследствии последующие события.

ЕЩЁ СЮРПРИЗЫ

Утром Мейседон проснулся с тяжёлой головой и ещё более тяжёлым настроением. Он не сразу вспомнил вчерашнее, а когда вспомнил, испуганно взглянул на кровать жены и вздохнул с облегчением — она была пуста и не разобрана. На покрывале лежала телеграмма. Он смутно помнил, что телеграмму ему вручила удивлённая и, пожалуй, даже испуганная служанка, когда поздно вечером Роберт Флинн привёз его домой. Теперь, морщась от головной боли, Генри взял телеграфный бланк. Сильвия сообщала, что не смогла до него дозвониться, — это было правдой, дозвониться до него вчера было невозможно, — что болезнь сестры оказалась неожиданно серьёзной, а поэтому она задержится у неё примерно на неделю. Второй раз в это утро Мейседон вздохнул с облегчением. Он совершенно не представлял, как он теперь встретится со своей супругой (Боже мой, с супругой!), о чем и как будет с ней говорить. Устроить скандал, может быть, поколотить её? Глупо! Промолчать и сделать вид, что ничего не знает? Невозможно! Понемногу и с некоторым удивлением он осознал, что, кроме развода, не видит разумного выхода из сложившейся ситуации. Конечно, развестись с Сильвией — это в известной мере поставить крест на своих честолюбивых замыслах в деловой сфере, а может быть, и на служебной карьере. Но что делать? Эх, если бы можно было поговорить с Милтоном! Но старый бизнесмен за океаном. И, скорее всего, он прекрасно осведомлён о приключениях своей распутной дочери. Не случайно же он завёл с Генри тот многозначительный разговор об эмансипации. А развод — дело серьёзное!

За завтраком (крепкий колумбийский кофе и два яйца всмятку, больше Мейседон протолкнуть в себя ничего не мог) Генри вдруг кольнуло острое сомнение. Почему, собственно, он так безусловно и сразу поверил Робу Флинну? Конечно, художник добрый и очень симпатичный парень, но полковнику было прекрасно известно, что для провокаций и дезинформации чаще всего как раз и используют симпатичных людей, честность которых, на первый взгляд, не вызывает никаких сомнений. Короче говоря, нужны доказательства, факты: письма, фотографии, магнитофонные записи. Железные, проверенные, доказательные факты нужны и для развода, если Мейседон в конце концов решится на такой шаг. Без таких фактов Мейседона могут принять за параноика и, чего доброго, упрятать в сумасшедший дом! Добравшись до этого пункта размышлений Мейседон вспомнил о Рэе Харви.

Мейседон впервые встретил Харви в Вашингтоне года два назад. Это случилось в обеденном зале офицерского клуба, этого старомодного девятиэтажного здания из кирпича, которое расположено в четверти часа езды на автомобиле от Пентагона. Это было во время ленча. Мейседон сначала не понял, чем привлёк его внимание рослый, спортивного вида зрелый мужчина в прекрасно сшитом, дорогом костюме — сером в мелкую узенькую полоску. Что-то знакомое было в его сутуловатой фигуре, свободных, несколько медлительных движениях. Мужчина занял столик неподалёку, огляделся и, встретившись взглядом с Мейседоном, поклонился со сдержанной улыбкой. Машинально ответив кивком, Мейседон некоторое время, морща лоб, вглядывался в этого человека и вдруг, узнав в нем лихого разведчика, командира отделения «зелёных беретов» Рэя Харви, чуть не выронил стакан с томатным соком. Харви, поняв, что его узнали, улыбнулся шире и поклонился ещё раз. Мейседон в молчаливом удивлении театрально развёл руками, поспешно допил сок и, благо с завтраком было покончено, направился к Рэю.

— Вы ли это? Здесь, в округе Колумбия? И в таком импозантном виде?

— Я, сэр. Собственной персоной.

Ладонь Харви, как и прежде, была твёрдой, словно выточенной из дуба. Прежними были серые грустноватые глаза, в которых иногда, вроде бы и совсем некстати, мелькали насмешливые искорки. Но полное достоинства выражение лица! Этот дорогой костюм, хорошо подобранный галстук, золотая заколка с жемчужиной!

— Великий Боже! Вы прекрасно выглядите. Наверное, уже дослужились до капитана? Вы разрешите?

— О, прошу вас, сэр.

Мейседон поудобнее поставил себе стул и сел.