Инопланетянин

— Верю, не верю, разве дело в этом? Дело в принципе! — проворчал Уотсон, поплотнее заворачиваясь в простыню. И вдруг рассердился: — А вы что — не верите? Совсем не верите? Даже самую крошечку?

Учёный даже на пальцах показал эту самую крошечку. Мейседон задумался, хмуря брови, потом медленно признался:

— Пожалуй, если речь идёт о самой крошечке, то верю.

— Вот видите! — Уотсон, очень довольный, завозился в шезлонге, устраиваясь поудобнее, но когда заговорил, в его голосе появились резкие, обиженные нотки. — Программа составлена так, что случайное срабатывание исключено — критический уровень мировой трансцендентности я установил с огромным запасом, в целых четыре сигмы. Вам это говорит о чем-нибудь?

— Говорит.

— Как же можно отказаться от расследования сигнала тревоги? В конце концов это наш долг! Не личный долг, а общечеловеческий, долг перед нашим миром, перед родной планетой… — Заметив выражение скепсиса на лице Мейседона, Уотсон нахмурился и оборвал себя на полуслове. — Не смотрите на меня как на идиота, полковник. Я и сам терпеть не могу слюнтяйской лирики и абстрактного философствования. Но погодите, вот вы влезете в программу по-настоящему и почувствуете, как незаметно начнёт меняться ваша идеологическая платформа. Ведь приходится думать черт его знает о чем, о чем истинные прагматики, вроде нас с вами, никогда не думают по своей воле.

Мейседон задумался, постукивая пальцами по мраморной столешнице низенького, блестящего хромом столика на колёсиках.

— Насколько я понимаю, вас беспокоит возможная огласка?

— Нас, полковник, нас, — саркастически поправил Уотсон. — Именно огласка. Представляете, сколько будет смеха, если тревога окажется ложной или охота на ведьм неудачной? Современного аутодафе нам не миновать!

— Можно, — на секунду задумался Мейседон, — вести расследование по закрытым каналам.

— Каким? — с самым скучным видом уточнил Уотсон.

— ФБР, ЦРУ, полиция! Выбирайте, что вам больше по вкусу.

Учёный затрясся от смеха, простыня снова попыталась соскользнуть с его худых плеч.

— Боже, как вы наивны, полковник! Наши секретные службы оберегают секреты от разведок других государств, но охотно делятся ими с промышленниками, сенаторами, а то и журналистами. Не безвозмездно, конечно. Капитал и наука, биржа и политика, конгресс и разведка переплелись сейчас в такой тесный клубок, что сам Господь Бог не разберётся. В кулуарах администрации говорят, об этом я знаю от Джона, и в этом аспекте я верю ему безусловно, — если хочешь сделать какое-то дело достоянием прессы, постарайся засекретить его как можно глубже. К такой заманчивой тайне сейчас же потянутся десятки тончайших незримых щупалец от множества сильных мира сего, облечённых явной или тайной властью. И если один из них решает, что целесообразна огласка, глубокий секрет через хорошо оплачиваемых подставных лиц будет предан общественному суду, во всяком случае, станет тайной Полишинеля. А программа «Инвазия» — это же лакомый кусочек для оппозиции.

Мейседон надолго задумался, опустив свою красивую голову. Уотсон терпеливо ждал.

— Наше министерство, комитет и штабы вооружённых сил не меньше втянуты в тот финансово-промышленный клубок, о котором вы говорили, — произнёс наконец Мейседон. — Военно-промышленный комплекс, слышали? В тоталитарных социалистических странах им пугают детей. Не вижу особой разницы в том, по какому каналу будет проведена программа — по армейскому или одной из секретных служб.

— Разница есть. — По уверенному тону учёного Мейседон понял, что эта проблема предварительно и очень тщательно обсуждалась. — Армия — механизм гораздо более громоздкий, чем любая из секретных служб. Армия — это миллионы людей, масса разнообразной техники, многие тысячи самых разных больших и малых проблем. Если секретные службы осваивают единицы миллиардов долларов, то вооружённые силы — десятки и сотни. Как и в любой суперорганизации, в армии велик уровень шумов — разных помех, неразберихи, накладок и путаницы. Спрятать в этих дебрях нашу скромную «Инвазию» гораздо проще, чем на хорошо расчищенных пространствах сплошной секретности ФБР или ЦРУ. В Нью-Йорке спрятаться легче, чем в Нью-Арке.

Мейседон кивнул в знак согласия, но было видно, что он отнюдь не расстался со своими сомнениями.

— Мы хорошенько прикроем, закамуфлируем программу, — успокоительно добавил Уотсон. — Назовём нашу организацию службой трансцендентности или как-нибудь в этом роде. Только считанные единицы будут знать её истинные цели.