Иностранец ищет жену

— Извини меня, Вик… я не хотела тебя напугать… не переживай так…

София снова принялась успокаивать девушку. Она гладила ее по голове, позволила девушке выплакаться и ушла только тогда, когда время посещения закончилось, и медсестра выпроводила ее прочь.

Мысли о Вике не давали Софии покоя весь вечер. На душе было тяжко.

Чтобы чуть-чуть развеяться, женщина решила навестить свой любимый «Барман Диктат», — заведение в самом центре столицы, о котором из-за непритязательного входа знали в основном местные. Там она заказала себе коктейль… и еще один.

— Скучаешь, красавица? — добрый официант пододвинул к ней нечто красное, в большом бокале. — За счет заведения!

— Спасибо… Дима, а что ты делал семнадцатого августа?

— Хм… это какой-то новый подкат?

— Да нет, не он.

Софию не покидала мысль о том, что немец не зря спрашивал у Вики про семнадцатое августа. Почему ему так важно знать, что делали девушки в тот день? В день, когда София организовывала для иноземцев романтический вечер.

После третьего коктейля ей полегчало, и София решила, что готова возвращаться домой. Попрощалась с милашкой Димой, и направилась в свою уютную квартиру.

Это было неправильно решение!

Войдя в квартиру, она каким-то шестым чувством сразу поняла, что рядом — чужой!

Опасность! Каждая деталь в её уютной, до мелочей знакомой квартире вещала об опасности! От потолка, от стен, и даже от полки для обуви разило опасностью.

И концентрировалась эта опасность в гостиной.

Эрих Нойман! В ее квартире был Эрих Нойман!

•• • ••

Он сидел на диване, и гладил ее кота, ее капризного, ненавидящего чужих Ари.

Расслаблен, вальяжен, немец будто окутал пространство вокруг некой дымкой собственного всевластия. И эта дымка медленно подбиралась к Софии.

Увидев напряженно застывшую в прихожей женщину (наверняка он давно знал, что она там), немец медленно опустил кота на пол.

— Что ж вы застыли, Софья Петровна, как будто не к себе домой пришли. Проходите, располагайтесь.

Ей в нос ударил запах страха, сильный, концентрированный. Она не знала, что это был страх, и с чего она взяла, что страх имеет запах. Но желание закрыть нос и убежать было таким сильным, что ноги подкашивались.

— Что… что вы здесь делаете? — задала она глупый вопрос.

Мысленно София просчитывала, сколько времени ей понадобится, чтобы добежать до двери.

— Садись поближе, Софья Петровна, будем с тобой разговаривать, — резко сказал немец. — Бежать не вздумай, это чревато… последствиями.

Он медленно подошел к Софии. Насильно снял с ее плеча сумку, затем — пальто. Опустился перед ней на колени (ох, что это было за мгновение!) и снял с нее сапоги, сначала правый сапог, потом — левый. И посмотрел снизу — вверх.

— Какая непривычная позиция, — пошутил, резко поднимаясь.

Выпрямившись, он снова был выше её на голову.

— Ну вот, готово! — сказал довольно, ставя ее сапоги в угол. — Теперь можем разговаривать.

У Софии из глаз брызнули слезы. Она не смела пошевелиться — страх парализовал. Как же она боялась!

— Чего ты хочешь? — спросила женщина, стараясь, чтобы голос звучал, чтобы не скатывался в жалкий писк.

Немец взял Софию за руку, и подвел к дивану. Бережно усадил ее туда.

Наверное, именно так себя вели добрые внуки со своими старыми немощными бабушками. Вот только немец не тянул на доброго внука, совершенно не тянул.

Он сел рядом, и принялся рукой повторять очертания лица Софии. Прикоснулся к щеке, очертил скулу, подбородок. Женщина не шевелилась — страшно, как же страшно!

— Глазища какие… огромные.

Его рука опустилась ниже, к груди… София даже не пыталась сопротивляться — тело будто окоченело, стало чужим, холодным. И страх — тот нарастал подобно снежному кому.

— Я и сам не до конца понимаю, зачем мне эти свистопляски вокруг твоей персоны, — сказал он задумчиво. — Ты даже не понимаешь, как решительно и одновременно легко можно решить нашу проблему. Но нет же, я пришел сюда, пытаюсь донести, почему меня не стоит злить. Ты даже не представляешь, как много лет я не вел себя столь… безрассудно.

Она поняла, что готова позволить ему делать что угодно — лишь бы не убил. Ее и саму пугали подобные мысли — резкие, неправдоподобные. Неужели она верит, что он может ее убить?

Верит, призналась София самой себе. Глядя в его мутные злые глаза, она понимала, что тот может сделать все, на что фантазии хватит.

А глаза у него были злые! Плевать, что вел себя столь доброжелательно. София не просто знала — она была готова поклясться чем угодно, что немец был в высшей мере раздражён. Старался сделать вид, что это не так, но от него будто волны ярости расходились.

— Что же ты мне работать мешаешь, Сонечка? — спросил Нойман, поглаживая ее щеку. — Чего тебе на месте-то не сидится? Боишься меня до чертиков, но продолжаешь создавать проблемы…

Казалось, его забавляла данная ситуация. Не загляни София ему в глаза, быть может, она бы и поверила.

— Друзей своих на меня натравила. Странно даже, откуда у тебя такие друзья… нехорошо это… Чего молчишь, красивая?

— Чего ты хочешь? — спросила женщина. Голос не дрожал, чем она со временем, отойдя от шока, будет гордиться.