Иностранец в Смутное время

Индиане захотелось в свою очередь спросить Владислава: «Ну, как ты тут жил все эти двадцать лет, старый приятель?» — однако, не желая насиловать приятеля, не спросил. Захочет — расскажет. Они себе пошли по морозному Арбату, подчинив беседу системе. Индиана задавал вопрос: «А как?» «А что с…?» «А где…?» и называл фамилию общего знакомого. Владислав коротко оповещал Индиану об участи, постигшей приятеля. Выяснилось, что Ленька Иванов так и живет с Ниной. Что Горюнов пьет. Что Мотрич перестает пить, чтобы начать, то есть пьет циклично. Бывшая жена Индианы Анна… на ее судьбе Владислав и Индиана остановились надолго, — попадает в шиздом, выходит из шиздома, попадает опять. Однажды, будучи в Харькове, Владислав побывал у Анны и утверждал, что видел, как пришедший к дамам гость (у Анны жила ее подруга Вика), вынул и положил на стол «пушку». Владислав сказал, что думает, что дамы сблизились с преступниками. Индиана уточнил, что у Анны и Вики всегда наблюдалось определенное и ярко выраженное тяготение к преступникам. Что и он, Индиана, в год, когда познакомился с Анной, был полукриминальным-полурабочим юношей и еще даже не поэтом. Что проделав с Индианой траекторию длиною в шесть лет по его судьбе, Анна вернулась к предназначенной ей судьбе, к людям с пушками. В конце концов она станет содержательницей малины. Или уже стала. И слава Богу. Это лучше, чем если бы она опустилась до уборщицы. Так что все закономерно. Когда Индиана поедет в Харьков (очевидно, через пару дней), он явится туда «инкогнито». Ибо желает посвятить короткий свой визит родителям, он перед ними в долгу. Бывших друзей он не станет видеть.

«Ребята узнают, обидятся, — сказал Владислав. — Если переменишь намерения, сообщи мне, я позвоню в Харьков, чтоб тебя встретили. Устроили выступления, интервью…»

«Ничего не хочу. И здесь в Москве не хочу видеть старых друзей. Да и они, старые друзья, не очень-то желают меня видеть. Я было позвонил нескольким в приступе сентиментальности».

«Со мной-то ты увиделся…»

«Ты позвонил мне в Париж и у нас есть сегодняшние живые отношения. Общий бизнес, если хочешь…»

«Да, это так», — согласился Владислав.

«Я замерз, и очень», — признался Индиана.

От холода они спрятались в метро у библиотеки Ленина. И долго еще разговаривали. «А что с…? А как…? А где…?»

Литературный журнал времен конца империи

Он добрался с Калининского до площади Дзержинского пешком. И узнавая Москву и не узнавая. Задерживался на мгновение на углах улиц, чтобы уверенно продолжить путь. Огибая Манеж, мимо старых зданий гуманитарных факультетов Университета, он покосился на двор психодрома, где собирались на скамьях «смогисты», и он, Индиана, приходил. «Смогисты» — пылкие юноши-поэты, московское молодежное движение шестидесятых годов. Вождь Губанов умер, Дэлонэ умер, Кублановский живет в Германии, Соколов — канадский гражданин… Соколов, впрочем, сейчас где-то тут, в Москве. Может быть, следует его найти… Несмотря на холод, на нескольких скамьях Психодрома сидели обнявшиеся пары. Индиана вздохнул о своей юности…

Москву, он отметил, пытаются ремонтировать и реставрировать. Возвели множество заборов, вырыли большое количество канав. Все начали и не закончили… Нет денег? Пешеходные тропы на снегу разрыхлились в сухую грязь. В грязи упорно торопились толпы. Куда? Никуда. Обыкновенно у толп нет цели. По нужной ему улице валили, словно автомобильное движение отменили, по проезжей части группы и одиночки сурового вида. Индиана, капитанка низко на глазах, сапоги разъезжаются, уверенно, тоже суровый, словно местный, продвигался.

Он немного запутался в трех дворах. Во всех трех изобиловали вывески учреждений и организаций. Сминали колесами снег несколько старых автофургонов. Он бродил от вывески к вывеске. Там помещались и журналы, но все не те. Ему пришлось выйти на улицу и начать все сначала.

Он отыскал красную, под стеклом, вывеску журнала. В темном подъезде воняло мочой. Старые стены в пятнах несли на себе автографы местных детей. На нужном этаже он отворил дверь и оказался в широком коридоре. Пусто было в помещении ежемесячного литературного журнала времен конца Империи. Скрипели старые желтые паркеты под ногами Индианы. Великолепные когда-то паркеты, но пришедшие в ветхость. Великолепные когда-то рамы окон разбухли. Было понятно, что все было некогда великолепно, но состарилось и умирало. Помещение, здание, столица, Империя. Первой же живой душе — миловидной ясенщине, разбиравшей бумаги за столом, он объявил, что он — Индиана. «Ох, — вздохнула женщина, — вы приехали!» Как бы удивляясь и печалясь, что он приехал. «Раздевайтесь, пожалуйста, я доложу Главному Редактору». Она ушла по коридору. В длинном советском приличном платье, — отметил Индиана.