«Милостивый государь, господин Бурцев! Многочисленная объединенная семья русских солдат и офицеров шлет Вам горячий привет из далекого Марокко. Я, как глава этой семьи и вместе с тем офицер, воевавший почти год против большевиков в армии генерала Деникина, обманом со стороны французов попавший в Марокко, связал в одну общую семью всех русских, разбросанных по постам этой дикой страны. А теперь я прошу Вас, по мере возможности, вырвать нас отсюда и зачислить в армию генерала Колчака.[450]
Я приведу Вам солдат и офицеров, попавших в Марокко почти так же, как и я. Мы готовы немедленно вступить в бой с большевиками, поправшими право, разорившими родную страну. Мы здесь мучаемся в каторжных работах, т. к. нас из солдат сделали рабочими, понукаемыми капралами-немцами, которым нас отдали в рабство. Не знаем ни отдыха, ни праздника. Копаем, носим камни от утра до ночи, съедаемые насекомыми, грязные, по месяцу не мывшиеся, изнуренные физически и нравственно, мы производим впечатление не людей, а видений. Взятые французами для войны с большевиками, мы должны теперь заботиться о Франции, в то время когда в России мы так нужны. Русских офицеров, поступивших во французскую армию, обещали отправить в формируемую во Франции антибольшевистскую армию, но отправили в Марокко, где они работают наравне с остальными, в обществе немецких преступников — убийц и дезертиров, для которых родной страны не существует и которые за лишнюю кружку вина будут служить хоть дьяволу. Особенно они издеваются над русскими офицерами. Неужели нельзя этого прекратить? Неужели Россия забыла своих сынов-защитников? Наши раны открываются при воспоминании об этом. Нас должны забрать отсюда, мы не можем жертвовать собой для чужих интересов. Разве обещанная помощь Францией Колчаку не может быть дана нами же, русскими, ведь мы, а не кто-нибудь другой, должны строить будущее России. Мы заменим уставших, раненых и убитых! Франция обязана нас отпустить для этой цели, с ее стороны это будет лишь скудное подаяние тем, кто ее выручал почти 4 года. Сами сделать мы ничего не можем, нам нужна помощь извне. Этой помощи мы и просим у Вас. Во Франции много влиятельных русских людей. Если им дорога Россия, то и мы им должны быть дороги, т. к. и мы — частица той многострадальной Родины. Мы — не преступники, не дезертиры, не убийцы, мы за кружку вина не продаем себя, а честно выполняли свой долг перед Родиной, шли за нашими друзьями-офицерами… и зашли. Неужели, читая наши страдания, наши душевные муки, не дрогнет сердце у патриотов? Неужели, занимаясь повседневной сутолокой, передадут это все как веселый анекдот? Неужели Россия потеряла доверие у друзей? Неужели все двери для нее закрыты? Если нам не суждено отсюда уйти, если нас забыли, то, умирая под тяжелым камнем, но еще и подгоняемые немцем-капралом, мы будем знать, что Россия погибла не только для нас, но и для всех, потому что ее сыны, растеряв своих меньших братьев, не собирают их, не дают им окрепнуть для того, чтобы сбросить ярмо, принесенное чужеземцами. Это понимают те, о которых я пишу и за которых прошу, будучи сам несвободным. Это все люди, бывшие в Добровольческой армии, но во время нашествия на Одессу варваров-большевиков распылившиеся в панике и бывшие подобранными «добрыми союзниками». Я прошу за них и за себя, и за тех немногих, которые, бежав из германского плена во Францию, попали сюда, т. е. из одной каторги в другую. Ваши газеты, присланные нам по просьбе одним французом, дополняют картину страданий. Но мы, я повторяю, скованы и не можем подать руку помощи своим братьям, уставшим в великой борьбе. Заканчивая это послание, я предполагаю, что Вы там примете какие-нибудь меры в отношении нас. Не дайте же нам погибнуть в когтях немецких капралов! Марокко, О Мекнес, 1-й иностранный полк, 6-й батальон, 1-я рота, № 52809. Готовый к услугам, поручик Кирилл Шаповалов».