Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания

Не надо преуменьшать моральной силы таких ударов. Человека менее сильной воли этак можно и сломить.

Но все-таки если дело происходит в России, то тут же, рядом, находится и мощный источник сил. Если человек ушел в революционную борьбу, если он в гуще действия, в пекле гражданской войны, если он видит пыл своего народа, его страсть, ярость, его надежды, его самоотверженность, романтику и пафос его борьбы, если сам он участвует в действии всеми своими помыслами и чувствами, всей душой, как сын своего народа, как родной брат каждого дерущегося за завтрашний день России, то ему все-таки менее трудно перенести изгнание из семьи и разрыв с друзьями.

А ведь Игнатьев перешел на сторону Революции, находясь вдали от родины. Когда его изгнали из семьи, из привычной среды, из каждодневного круга, он не мог опереться на единомышленников, уйти в действие," в пафос действия, в его романтику. Игнатьеву не к кому было прийти. Ему оставалось только уйти.

Куда уйти? Некуда! На огород — разводить грибы и продавать их на Центральном рынке.

Так он и сделал.

Но для блестящего аристократа, генерала, офицера генерального штаба, для такого человека уйти в огородники, лишь бы не отречься от Октябрьской революции,— это, как хотите, огромное испытание на верность.

А когда такой огородник отказывается от французского гражданства и генеральского чина во французской армии, потому что это значило бы отречься от России, от своей родины и от своего народа, и предпочитает копаться в огороде и разводить грибы, — это еще одно огромное испытание: на чувство национальной чести.

Эти мысли часто приходили мне в голову, особенно когда я навещал его больного и видел, как тает этот неповторимый человек.

Он умер 20 ноября 1954 года, в больнице.

Перед смертью он впал в забытье. В мозгу, видимо, проносились видения молодости. Он скомандовал:

— Третий эскадрон, ко мне!

Но, отдав эту команду, он умер.

В Центральном литературном архиве, в фонде Игнатьева, лежит рукопись в 250 страниц на пишущей машинке, озаглавленная «Книга о любви».

Эту книгу написала Наталья Владимировна.

В предисловии говорится, что автор не имеет в виду предлагать ее издательствам.

«Когда-нибудь,— поясняется далее, — быть может, через полстолетия, кто-ни0удь, кто заинтересуется эпохой, лицами и событиями нашего времени (1877—1954 гг.), найдет в этой рукописи материалы, касающиеся личности и жизни А. А. Игнатьева. Поэтому рукопись и сдается в Центральный архив».

«Книга о любви» — не роман, в ней нет вымысла. Автору было семьдесят лет, когда она это писала. Она уже стояла у выходных ворот жизни и никому ни на что не жаловалась, а только описывала, как умела, счастливые минуты своей молодости и всю свою сорокалетнюю супружескую жизнь с Игнатьевым.

Наталья Владимировна родилась от смешанного брака. Смешений было необычным.

Мать — француженка из Эльзаса. Отец — известный в свое время, артист Эдмонд Бастунов, цыган по национальности, человек бурных страстей и бурной жизни.

Дочь он обещал непременно удавить, если она пойдет на сцену. Но тут коса нашла на камень. Горячая цыганская кровь, даже разбавленная кровью добродетельной эльзасской буржуазной девицы, дала буйную и неукротимую поросль.

Чтобы освободиться от опеки отца, Наталья Владимировна выходит замуж за молодого офицера Труха-нова, быстро с ним расходится и оказывается свободной и независимой. Она учится в Москве, в филармонии, потом поступает на сцену.

Но ее манит другая, более вольная, судьба.

Отец раньше, чем осесть в опере, был юнгой на корабле, коком, и кочегаром, и всем на свете.

Дочери тоже не сидится на месте.

Она забирает мать и уезжает с ней в Париж. При этом ни сантима в кармане.

Это было, кажется, в 1906 году.

Когда спустя три года я поселился в Париже, танцовщица Наташа Труханова была первой величиной, ее имя писалось на афишах аршинными буквами.

Для этого мало было иметь талант. Над талантом нужно было работать. Но, кроме таланта и трудолюбия, нужны были еще энергия, воля, напористость, умение неутомимо добиваться своей цели, умение заинтересовать равнодушных людей.

Ее друзьями, гостями ее дома, кругом ее личного общения были Сен-Санс, Равель, Массне, Бакст, Рейн-гардт, впоследствии прославившийся поэт по имени Анри Барбюс.

Нужно было еще что-то, кроме танца, чтобы удерживать вокруг себя таких людей.

Я сказал выше, что, когда познакомился с ней в Москве в 1936 году, она была уже немолода, красота увяла, искусство танца отцвело.

Но ушло не все.

Осталось обаяние деятельного ума, всегда жившего в мире искусства и литературы, осталось удивительное трудолюбие.