Иностранный русский

Я подумал, что, может быть, эта его влюбленность в мою тетку лишь плод моего воображения. Может быть, между ними лишь дружба, но в этот момент мы с Борисом встретились глазами. Он, конечно, проследил, куда я смотрю. По его мгновенно потухшему взгляду и немного виноватому выражению лица стало ясно: не показалось.

– Почему это висяк, по-твоему? – поинтересовался я.

– Потому что тела-то нет. Машина есть, следы крови есть. Теперь надо где-то труп искать.

Я похолодел:

– Борь, а вдруг не труп? Каролина, может быть, жива?

– Может. Сжечь труп целиком – не так просто. Очень похоже на то, что в машине произошла борьба, женщину ранили, потом вытащили из машины, а машину сожгли. Но это не намного лучше для нее, если честно. Если ваша заведующая жива, но ранена, то с такой огромной кровопотерей она недолго протянет без медицинской помощи. Идут ведь уже вторые сутки.

Я откинулся на подголовник. Звучало все это просто за гранью понимания.

– А эти черноглазые архаровцы в коридоре – ваши студенты? – поинтересовался Борис, когда мы поднимались на кафедру.

– Ага.

– Ну-ну. – Борис многозначительно округлил глаза.

Если утром студенты вели себя тише воды, ниже травы, то сейчас, когда я появился на факультете в сопровождении следователя, старшего по званию всех предыдущих посетителей, любопытство расперло их нежные тела и души.

Всю ночь они, конечно, обсуждали удивительную пропажу заведующей, все утро – мой арест, и теперь глаза у всех были по пять копеек.

Парни клятвенно пообещали не отсвечивать и сидеть тихо, но, несмотря на обещания, почти каждый из них уже внес свою лепту в царивший на факультете хаос.

Первым явился староста группы Каролины Мустафа, его огромные карие глаза выражали тоску и беспокойство. Обещанию вышедшей к нему Ольги о том, что все новости об их любимом преподавателе студенты узнают незамедлительно, он поверил только после троекратного заверения, пожатия рук и долгого топтания у порога кафедры.

Как только Мустафа отчалил, к нам заявился Билал. Естественно, он все это время стоял неподалеку, подслушивал и подглядывал, поэтому начал он там, где закончил его предшественник: схватил Ольгу за руку и попытался тут же притянуть ее к себе со словами «нет переживать, товарищ париподаватель».

Я выбежал в коридор, чтобы отодрать его от Ольги, и как только она, отплевываясь и отпыхиваясь, скрылась на кафедре, оттеснил парня к окну.

– Билал, вы понимаете слово «нет»? – спросил я это не в меру распухшее восточное либидо. На самом деле хотелось по-простому дать в морду новоявленному Ромео и написать рапорт, чтобы майор Мачихо отправил его остудиться в изолятор. Но было не до этого.

– Понимаю, – ответил Билал и тяжело вздохнул.

– Я не вижу, что вы понимаете. Плохо понимаете.

– Почему? – волооко тупил Билал.

– Идите в комнату.

– Нет.

– Вы хотите, чтобы я написал рапорт?

– Зачем рапорт? – удивился Билал. – Я звонил мой отец. Отец говорит: хорошая девушка, хочешь, давай свадьбу делать.

Билал смотрел на меня с таким чистым и незамутненным выражением, что я, ей-богу, растерялся.

Невдалеке стоял Мохаммад, ожидавший своей очереди и даже не скрывавший, что подслушивает. Я вспомнил слова майора Мачихо о том, кто неформальный лидер у студентов.

– Мохаммад, – обратился я. – Скажите, пожалуйста, афганский мужчина знает слово «нет»?

– Конечно, товарищ преподаватель, – засеменил к нам курсант.

– Тогда, может быть, вы объясните, что такое «нет». Билал не понимает.

– Да, конечно, товарищ преподаватель. Буду объяснять потом. В комнате. Падеж номер шесть, товарищ преподаватель.

Мохаммад сверкнул глазами, показывая Билалу, чтобы уходил, но тот не двинулся с места.

– Видите, Мохаммад, он не понимает.

Мохаммад пожал плечами, сощурился, посмотрел в окно и вдруг повернулся к Билалу и заговорил с ним на дари. С каждым словом он приближался все ближе и ближе к неудачливому любовнику и, грозно артикулируя, швырялся в лицо Билалу словами и слюной. Пантомима «барбамбия-киргуду» длилась около минуты. Борис даже вышел на шум, но я жестом успокоил его, и тот вернулся к своим делам. Больше в этот день Билал не появлялся вовсе. Как потом выяснил майор Мачихо, после отповеди в коридоре Билал залег в своей комнате и тихо пролежал там до самого вечера. Никто не подходил к страдальцу, даже его ближайшие друзья перестали общаться с ним.

Из этого я сделал вывод, что настойчивость восточных мужчин, кажущаяся на первый взгляд безграничной, все-таки имеет какие-то пределы и регулируется внутренними законами афганского общества. Я этих законов не знал и пока нужных слов найти не мог. А вот Мохаммад нашел слова, за что ему отдельная признательность.

После Билала и Мохаммада в качестве делегатов на кафедре побывали еще Ахмадшах и Захарулла, приходили Парвиз и Абдулбаки, Асадулла и Садамшах из других групп. Прекратить этот нескончаемый поток выражения сочувствия, предложений помощи и просто любопытства удалось в итоге Анне Владимировне, которая вызвала майора Мачихо и приставила его следить за студентами на жилом этаже, чтобы ни один не просочился оттуда на кафедру.