Иностранцы

- А я устал сегодня, - вздохнул Френсис. - Засандалю для сугрева... так по-русски? Правда, один не пью... но что делать? Вы-то не поддержите...

- Н-ну, - Платон шевельнул брюхом и незаметно - как ему казалось - ткнул локтем в бок бывшего капитана. - Если только за компанию...

И словно утренний розовый свет в сосновой роще лег на лица сельчан - они, вытянувшись, радостно-внимательно смотрели, как хозяин отвинчивает хрустнувший колпачок с иностранной бутыли, выставляет стаканы, режет лимон на тарелочке.

- А ваша страна неплохая, - буркнул Павел Иванович, желая, видимо, продемонстрировать, наконец, более дружественное отношение.- Флот у вас всегда был большой. Но почему в НАТО? Присоединились бы к нам.

- Но мы, в общем, присоединялись уже, - отвечал Френсис.- Гитлера вместе били?

- Не приставай к человеку, - остановил Павла Платон. - Он что, Черчилль? А ты Сталин?

- Эх, калина-ма'лина... хер большой у Сталина... - потирая ладошки, пробулькал Генка.

Френсис с улыбкой поднес палец к губам и разлил жидкость. - За дружбу народов, - произнес тост Платон. - Ой, а не покажете - какие паспорта у настоящих-то иностранцев?

- Чьто?.. - Френсис поставил стакан на стол, снял очки и принялся протирать стекла. И снова заулыбался. - Как выпиваю, так стекло в любой машине запотевает, да? И очки. Пач... паспорты? Паспорта', да? Там... у начальников...

- Понятно, - кивнул Платон. - На прописке? Хоть и гость, а живи по российским законам. Ну, поехали на белых лошадях? - И первым проглотил двести грамм неразбавленного огненного виски. И словно прислушался к чему-то. - Колокольчики зазвенели.

И минут через десять Френсис успокоился - его новые друзья, собираясь сегодня в гости, наверное, всего лишь условились вести себя поумнее, позагадочней, чтобы не раздражить англичанина, чтобы не в последний раз... а уж выпить у него они, понятно, выпьют - куда Френсис денется?!

- ... Плыл на теплоходе - на берегах стояли народы, честь отдавали... Я ж людя'м помогал... уважали. А сейчас?.. - шелестел тихим голосом Павел Иванович, замирая и бледнея, словно прислушиваясь к чему-то огромному и грозному, летящему над Россией. - Сына моего трамвай зарезал... Если бы он тут остался, кто бы его зарезал? Да я бы сам кого угодно!.. Санька!.. за что?!. И вот так всю Россию! Под корень!

- Другие дети у него девки... - пояснил теперь уже Генка. - Конечно, не тот уровень.

- Извините, это он от горя... - вмешался снова Платон, ворочаясь на стуле и устраивая поудобнее свое многоэтажное брюхо.

- Примерно так. Генофонд-то наш тю-тю!.. - Взяв с тарелки кружок лимона, протянул его Павлу Ивановичу, но тот не видел - почему-то продолжал неотрывно, напряженно смотреть на Френсиса.

Хозяин дома старательно улыбался. Он был, конечно, трезв - пил мало, да и постоянно разбавлял виски водой. Но гостям это было все равно - им больше достанется.

- Фонд... Форд... - Генка, блаженствуя, медленно опустил толстые белесые веки. - Этот самый Хенри Фонд погубил наш генофонд.

- Сволота!.. - Павел Иванович, наконец, не выдержал и заверещал мальчишеским голоском, как и в прошлый раз, вскакивая и биясь, будто под сильным электрическим током, и не умея сесть из-за этого напряжения, хотя его тут же потянули справа и слева за руки дружки. - Фофаны!.. Все пропало!.. Нет уважения! Нету счастья!.. веры!.. Предатели в Кремле! Вредители!

- Тихо-тихо!.. - рывком опустил его за штаны на стул Платон. - Это наши, русские дела... Ты ему зачем?! Он-то при чем?!

- А при том!.. - Павел Иванович, размахивая руками, хотел было снова подняться, да закашлялся до взвизга и до соплей. И тут словно только что до Генки "Есенина" дошла его собственная беда - он заблестел розовыми слезами, забормотал-замекал:

- Вот вы... иноземец... смотрите, думаете: зачем мы себя губим? А смысла нет жить дальше. Я вот всю жизнь с Танькой... уже не люблю... а уйти не могу - нельзя... Русь под Богом стоит! - Генка наотмашь перекрестился, нечаянно задев рукой по носу стонущего от истерики Павла. - Сам мучаюсь, баба моя мучается... а нельзя! " А годы уходят - все лучшие годы..." Где там соловьи - их нету в Сибири! Только в книгах. И счастье только в книгах! Мы верили книгам. - Он рыдал, перекосив рот. - Только книгам! Мы самый читающий народ. А пришли к чему? Обман, все обман!..

Платон нахмурился и, потянувшись, по-отчески потрепал Генку за локоть.

- Ну, хва, хва, парень... Френсис сам грамотный, сам, небось, много читал. Достоевского. Я о себе скажу. - Платон повел скошенными могучими плечами. У меня и дети есть, и внуки уже... Все у меня есть, Френсис... А когда у человека все есть, он начинает задумываться о главном. И я задумался о главном - о жизни и смерти. И чем больше думаю, тем больше пью. - Он вытряхнул себе в стакан последние капли из темной бутыли и слил в темную улыбающуюся пасть. - Я философ, Френсис. Да нынче каждый в России философ! Нас кормили даже в лагерях марксизмом. И я тебе, Федя, так скажу: в самом деле, порой жить не хочется...