Иноверка (СИ)

Я знала о чём говорила. Каждый раз приходя на занятия я видела огонь в глазах тех, кто, раньше не хотел и не ожидал от этой жизни ничего. Часто забитые, иногда замученные и разочарованные и практически всегда озлобленные, запуганные… Сколько труда мне стоило добиться, чтобы они поверили хоть во что-то, заинтересовались хоть чем-то…

Это удавалось не всегда, но когда удавалось я это ценила, считала высшим достижением и не променяла бы ни на что!

— Я знаю. — кивнул головой Август. — И Ричарду я уже звонил. Он на уикенд отправился со своей невестой на побережье. Он просто не успеет доехать…

— Да, ситуация… — пробурчала я. — Хорошо, попытаюсь освободится через несколько часов. Как раз, успею к концу интервью и сделаю пару снимков. Не так же их много надо для статьи? Один-два вполне достаточно.

— Хлоя, нет. Ты нужна там уже сейчас. МакЛейн требовал.

— Я. НЕ. МОГУ.- громко, выразительно ответила я. — Не могу сейчас!

— Вот сама это МакЛейну и объясняй! — разозлился Август. Он и так был на грани. Ему было жаль, что пришлось потревожить меня, что он помешал, но гнева начальства редактор боялся больше. Я могу его понять. По правде говоря, он ни в чём не виноват и не обязан защищать меня и мои интересы, помогать. А он помогал…

Я преподаю фотографию в качестве факультатива в одном из интернатов нашего города с первого курса Академии Искусств. Да, тогда я знала об своём деле не много, но и не мало, ведь камеру в руках держу лет с восьми и с этого же времени занимаюсь фотографией серьёзно

Как я оказалась учителем, когда сама была студенткой, всё той же ученицей по сути? Всё просто. Отец попросил. Он был директором того интерната.

Отец был убежден, что у каждого ребенка должна быть мечта, пусть несбыточная, но такая, чтобы могла поддержать, направить и не дать сломаться.

Второй идея отца гласила о необходимости занять детей чем-нибудь полезным в свободное от учебы время. Для этого он пытался организовать самые разные кружки по интересам: танцы, пение, рисование, фотография, музыка… Много чего, но, к сожалению, у интерната, как у государственного учреждения, возможности развернуться было мало, поэтому директор и его сторонники выкручивались своими силами — и я была в числе этих сил.

Я очень переживала, считала, что моих умений, знаний недостаточно, слишком мало, но отец утверждал:

— Хоть что-то, лучше чем ничего.

И я согласилась. По началу, было очень трудно. Я сталкивалась с недоверием, агрессией, злостью…Меня воспринимали в штыки! А ещё не было никакого уважения… Как уважать, если и по возрасту я была ненамного всех их старше? Да, по началу было очень сложно, но и интересно тоже… Какую школу жизни я там прошла! Гениальную, можно сказать.

Я научилась переступать через свои обиды, не обращать внимание на не нужное, не сдаваться, искать, верить… Верить, что самый трудный проект, может стать успешным, если с ним долго и упорно мучится и не сдаваться. Верить, что общий язык можно найти со всеми, если приложить должное усилие… А ещё всегда верить, надеяться на успех, даже когда дело заведомо проигрышное.

Но это в теории, в реальности я стала учиться ещё усерднее. Я всегда была старательной, но одно дело, когда ты учишься для себя, а другое чтобы потом передать свои знания ещё кому-то. Две разные вещи!

Преподавание в интернате так захватило меня, что я продолжила эту деятельности и после окончания Академии, совмещая с основной работой, получая от всего этого огромное моральное удовольствие.

Единственное, что меня постоянно огорчало, так это постоянная нехватка средств, но эту проблему решил Август, взяв мой кружок под патронаж журнала. Он с кем-то там договорился — и теперь какой-то процент шёл на оборудование для моих учеников.

Нет, это не было чистой благотворительности. Взамен, журнал получил неплохую рекламу, как заботящийся о подрастающем поколении, и понижение налоговых ставок.

Вот так… Мелочь, а приятно. Мелочь, но до Августа никто это не придумал и, самое главное, не осуществил.

Так что, я не имею никакого морального права ссориться со своим редактором и уж, тем более, его подводить… Но и детей бросить я тоже не могу! Меня же совесть сожрёт!

— Хорошо. — кивнула я. — Дай мне координаты большого босса. Я попробую с ним договориться.

Август что-то пробурчал, но координаты скинул. И вот я набрала заветные цифры — и мне отвечают.

— Весьма сожалею, Хлоя. Но вы должны выйти на работу… — холодным голосом говорит Стефан Маклейн.

— Я не могу бросить детей. — спокойно отвечаю я и смотрю в красивые холодные глаза.

— Кто они, а кто Эрик Крамер! Он — режиссер с мировым именем! Да, мне выпрашивать пришлось об этом интервью — и тут даже не помогала наша дружба…

Наверно, так на меня хотели надавить. Показать значимость одних и ничтожность других, но это зря. Так добиться от меня ничего нельзя. Добиться нельзя, а вывести можно…