Иноземия, или туда и снова туда

— Слушай, Ав, я тебе вот что скажу — если я что-то делаю, то мне мешать не надо. А любые действия, которые ты предпримешь без указания с моей стороны, автоматически считаются помехой. Это первое. Второе. Никогда, запомни, никогда не пытайся вручать кому-то взятки, особенно в моем присутствии. Заплатить за услуги — это можно, а вот платить кому-то, чтоб он ради этого нарушил закон — это я тебе запрещаю делать ни при каких условиях, если ты, конечно, хочешь отправиться дальше со мной. Ну и третье… Так как вагон-ресторан пока еще наверняка закрыт, может тут у Корлипа найдется, чем можно перекусить? Кстати, заметь — я уже запомнил, как его зовут! Ух ты!

Корлип, подсознание которого откинуло все, что не вязалось с привычной для него реальностью, понял только одно — его гости не имеют больше никаких конфликтов с властями и желают узнать, где находится запас его личного продовольствия. Так как это не являлось особой тайной, то он указал Заку в сторону холодильного шкафа в углу, после чего Менский не замедлил проинспектировать его содержимое. К сожалению, как он и подозревал, основным там был большой запас всего спиртосодержащего, но и того, что по-местному называлось «закуска», было предостаточно. И хоть тончайшим бутербродам с красной рыбой и тонюсеньким кусочком сырокопченой колбасы и не наешься, если их съесть не один, а много, голод вполне можно утолить. Что Зак и сделал, совершенно не заботясь о том, чтоб хозяину было потом чем закусывать. Поезд тем временем тронулся дальше.

Вообще, как, наверно, все уже успели заметить, у Зака в последнее время было достаточно плохое настроение, которое он и вымещал на всех, на ком только мог это сделать. И многие из тех, кто подвергся его нападкам, этого явно не заслужили — однако оценивая поступки Менского не следует забывать, какие обстоятельства сопутствовали всему происходящему. Человек, который уже четыре года сидел почти безвылазно в Мене, в своем дворце, скучал о приключениях, при этом совершенно забыв, что последние — не просто легкая прогулка, а и достаточно регулярные трудности. И если как во время похода в Гаст, так и во время похода в Страну Этов его сопровождали верные друзья, хорошие и добрые люди, а помешать пытались враги, злые и нехорошие, то тут, в Иноземии, все было совершенно не так. Тут ему пытались помешать все, при этом врагами становились не такие уж и плохие люди, по долгу службы вынужденные противостоять непонятному пришельцу без документов, а в спутники попадались одни авантюристы да карманники. Заку было тяжело психологически привыкнуть к тому, что он сам может совершать отнюдь не благородные поступки, нарушать законы отнюдь не таких уж и враждебных тиранических стран. Причем тут ему не мог помочь ни один психолог — проблема была слишком глубока, и только одна вещь в мире могла помочь Заку опять стать оптимистом. Этой вещью чисто случайно оказался седьмой из съеденных им десяти бутербродов с самыми разными продуктами, и только прожевав и проглотив этот чудодейственный бутерброд Менский понял — Ав и Корлип, не такие уж и плохие люди. Да и вообще все прекрасно. И надо жить, и радоваться тому, что ты живешь. А поняв столь простую истину и вернувшись к состоянию, в котором его привыкли видеть все окружающие, Зак тут же решил извиниться. За все сразу.

— Ав, прости меня, — попросил он, пережевывая восьмой бутерброд, — Корлип, ты уж извини, что на твою голову столько всего из-за меня свалилось, — глотая девятый, — Ав, Корлип, давайте дружить? — надкусывая одиннадцатый.

— Корлип, ты случайно в своих бутербродах никаких белых порошков не держишь? — полушепотом поинтересовался Ав.

— Нет, их я держу в своей спальне, в тумбочке, — таким же полушепотом ответит тот.

— Ладно, — не поверил ему Ав, но все же ответил Заку, — Зак, твои извинения приняты.

— Вот и прекрасно, — от всей души обрадовался Менский, — А теперь пошли на крышу, посмотрим, что такое из себя представляет эта Великославия… Корлип, не хочешь с нами? Я за тебя замолвлю словечко — тебя не тронет никто, а? Ну, не хочешь — как хочешь, а мы пошли. Пошли, а?

— Пошли, — согласился Ав, так и не понявший причину резкой смены настроения Зака.