Иноземия, или туда и снова туда

Животное в первые несколько секунд отвлекло Зака от самого Ажау Джуниора, однако наконец взор Менского дошел и до самого правителя. Дошел, чтоб отметить очевидную вещь — ничего особо примечательного в его внешности не было. Нет, конечно, это был не обычный человек, а голубоглазый красавец-блондин, высокий и статный, со спадающими до плеч волосами. Однако таких любимцев судьбы и женщин Зак еще у себя дома вдоволь насмотрелся, и не знай он, что перед ним бессмертный тиран — никогда бы так не подумал. В глазах не читалась великая мудрость, жестокость или усталость от вечной жизни. Глаза как глаза, с почти незаметными следами недосыпания. Небольшой, почти незаметный, шрам посреди лба, чуть ближе к правому глазу, по форме напоминающий мелкую монету. Костюм, сшитый из тысячи кусков разноцветного атласа. Ну и больше ничего примечательного. Если Ажау Джуниор Гаст и имел какое-то отношение к Ажау Гасту, а Зак в этом начал сомневаться, то на внешности это его не сказалось, и ничего общего внешне со своим потенциальным родственником правитель Южного мира не имел. Совершенно другой фенотип, если быть более точным.

Торжественно прогарцевав через площадь на своем вороном, гордо продефилировав через свою ложу, Ажау наконец уселся на свой трон, легким мановением руки разрешив начаться шоу. Поэт бы сказал, что все это было проделано с неимоверным величием, на что способен только выдающийся человек, способный возвысится над толпою. Бунтарь бы сказал, что это было проделано с презрением к ничтожным, пришедшим сюда лицезреть их самодержца. Зак бы сказал, что Ажау все делал с безразличием, и ему не было никакого дела, что скажут о нем поданные, поэты и бунтари. Впрочем, даже сквозь безразличие Ажау Зак понял — перед ним действительно великий воин, способный с легкостью увернуться от десятки стрел и играя в одиночку справиться с сотней лучших мечников. И даже висевшее на поясе Ажау оружие, нечто среднее между саблей и мечем, несмотря на всю свою парадность и сотни драгоценных камней было боевым, причем явно самого лучшего качества.

Сделав такие выводы, Зак прекратил наблюдение за правителем, сосредоточив все свое внимание на сцене. Потому что подготовленное к празднику Середины лета действие было действительно неплохим.

Описывать, как факиры глотают огонь а жонглеры подбрасывают десятки мечей, занятие довольно неблагодарное. Точно так же, как и описывать награждение лучших мастеров, с демонстрацией их изделий и выступлением ансамблей народной самодеятельности. А потому все это мы и пропустим, перейдя сразу к показательным выступлениям мечников. Впрочем, о них можно сказать только то, что они были показательными. Зак, как человек, считающий себя профи, это прекрасно видел, понимая, что это ближе к цирку, чем к поединку. Потому что драться, когда все удары и их последовательности заранее оговорены, не особо интересно, хоть со стороны и смотрится действительно красиво. Закончив выступление и получив свою порцию аплодисментов, меньшую, чем у исполнивших экзотическую пляску молодых танцовщиц, но большую, чем у всех остальных, воины откланялись, поблагодарили Ажау за свое счастливое детство, отрочество и юность, а Йодола — за свое мастерство. Вышел на сцену и сам Тсерк, по просьбе зрителей продемонстрировавший свое умение. После чего бойцы должны были отправиться на свои места, однако вместо этого пошли в сторону ложи правителя. Это не вызвало массового замешательства, потому как в это время на сцене уже исполнялся очередной танец, однако все же были среди толпы люди, заметившие это отклонение от принятой традиции. В принципе, все знали — Йодол Тсерк близок к Ажау Джуниору, и может себе позволить несколько нарушить ритуал, однако все равно это было для многих непонятным.

О чем говорил лучший воин страны и ее правитель — неведомо, однако после этого разговора Ажау, нарушая все возможные традиции, вместо того, чтоб наблюдать со своего места за дальнейшими выступлениями, поднялся с трона и пошел на сцену. Было это неожиданно и для его охраны, однако туда попадали не тормоза, и после микросекундного замешательства за спиной Ажау образовался его привычный кортеж.

Тут уже тот факт, что происходит нечто из ряда вон выходящее, дошел до всех, и на площади воцарилась тишина. Казалось, что тут было не сто тысяч человек, а вообще пусто, и даже дыхание ничье не было слышно. Лишь поступь Ажау, звонко выбивающая ритм металлических каблуков на деревянном настиле сцены. Почему именно металлических? Потому что Ажау любил, чтоб о его приближении знал всякий даже тогда, когда не мог увидеть заранее. По звуку.

Дойдя до середины сцены правитель Южного мира остановился, и, обозрев толпу, красивым и звучным голосом, которому бы и оперный певец позавидовал, сказал:

— Тот, кто называет себя Заком, подай знак!

Конечно, могло случиться и так, что тут Заков было больше, чем один, однако то ли остальные слишком запуганные были, то ли понимали, что это не их зовут, но единственным, подавшим знак, был именно Менский.

— Это вроде как я… А что?

Взгляд Ажау обратился к Менскому.