Иноземия, или туда и снова туда

Зак всегда старался делать все по порядку. А потому для начала он не кинулся высматривать, кто там и с кем говорит, а осмотрел решетку, что стала на пути собеседников. Обычная решетка. Обычные идущие вертикально прутья, толщиною порядка пяти миллиметров, с зазором между ними чуть больше сантиметра. Палец просунуть можно, стрелой прострелить — тоже, пройти, естественно, невозможно. И сверху, и снизу решетка уходила в камни, по бокам доходила до стен, механизма ее поднятия не наблюдалось. Вроде бы, ничего особенного. Да, почти так оно и было. Почему почти? Потому что эта решетка шла в камнях еще на сто метров вверх и вниз, сто метров в обе стены, а сплав, из которого она была изготовлена, был прочнее алмаза, плавился при температурах эпицентра ядерного взрыва, да и то не сразу, а постепенно, слой за слоем. Ни один самый прочный резец не мог оставить на нем даже малейшей царапины, а чтоб ее погнуть нужна была как минимум сила тысячи завзов. Это чтоб легко искривить, а чтоб согнуть достаточно сильно, чтоб между прутьями прошел человек, не хватило бы и десяти тысяч. Да и ста, скорее всего, не хватило бы. Если же не считать эти мелкие детали — то решетка была действительно самой обычной, такой же, как десятки тысяч решеток в тысячах тюрем, темниц и зверинцев по всему миру.

Спрашивается, откуда Зак все это узнал? А очень просто — как раз в тот момент, как он осматривал решетку, незнакомый голос с той стороны все это рассказывал, явно желая убедить остальных, что пройти тут невозможно.

До того, как перейти к персоналиям, следует дать приблизительную дислокацию всех действующих лиц, а также источников света. Тем более, что изучением именно этого Зак и занялся в первую очередь, сознательно не фокусируясь на конкретных лицах. Дислокация была следующей. Длинный широкий туннель. На расстоянии примерно в двадцать пять — тридцать метров его перекрывают две совершенно идентичные решетки. По одну сторону от первой разбит самый настоящий лагерь, стоят, сидят и говорят люди, расставлены факелы, разложены вещи. Между первой и второй решетками пусто, свет постепенно становиться все слабее, и, наконец, по другую сторону от второй решетки в уголке примостился Зак. В принципе, его потенциально можно было рассмотреть из места, где располагался лагерь. Однако только потенциально. Потому что практически для этого нужно было во-первых знать, что тут кто-то есть. Во-вторых знать, где именно, в какой именно части прохода примостился Зак. В-третьих, каким-то образом заставить свои зрачки расшириться, при этом не потушив не один факел, долго всматриваться в то место, где сидит Зак, и при этом не вспугнуть его своим взглядом. Выполнить одновременно все эти условия нелегко, настолько нелегко, что в дальнейшем мы будем считать это невозможным. Усмотреть Зака из ныне живых смогли бы разве что Оо да Ныгы, и то лишь по причине не биологической, а электронно-оптической природы их зрения. Однако ни ныгов-близнецов, ни мудреца-ранава тут не было, все они остались по ту сторону гор, в Восточном мире, так что можно смело утверждать — заметить Зака не мог никто. Сам же Менский прекрасно все видел, на зрение он никогда не жаловался, да и света факелов было вполне достаточно.

Итак, с дислокацией главных объектов разобрались, теперь можно перейти к конкретике. К уточнению, кто именно сейчас стоял перед первой решеткой, решая проблему ее прохождения.

Хоть это и банально, но начнем мы с того, что там были родители Зака. Оба, и отец, и мать. Живые и здоровые. Причем это именно Квэрт Менский читал лекцию о том, как невозможно попасть по другую сторону решетки. Каким он был, отец Зака? Каким была его мать? Да, собственно говоря, самыми обычными. Похожими на Зака, похожими на те портреты, что висели в его дворцовой галерее, несколько постаревшими, но не старыми, а скорее вошедшими в пик зрелого возраста. Точно такими, как Зак и ожидал их увидеть. И, если уж быть честно, совершенно чужими для Менского людьми. Людьми, с которыми Зака связывал только процесс его рождения, а также тот титул, который он без особого желания носил. Все. За исключением этих мелких деталей, Зака с его родителями не сближало ничего. Его друзья, знакомые, те же Ав и Она, с которыми он провел столько времени, были для Зака ближе и понятнее, чем эти два человека. Конечно, быть может, если бы он их хорошо узнал, они бы сошлись, сблизились, порванная давным-давно нить опять бы связала их вместе. Может быть, так бы все и произошло. А может и нет. По крайней мере бросаться к кому-то на шею, обниматься и целоваться Зак не собирался, а если бы его отец или мать так поступили — посмотрел бы на это довольно подозрительно. Не бывает так, считал Зак, чтоб отческие чувства спали, спали, и вдруг внезапно проснулись. Сказки, похлеще чем инопланетяне или всесильные герои.