Иноземный мастер

Пока стрельцы рассматривали разложенные в лавке шелковые ткани, я прислушался к разговору. Говорили они разной ерунде, вспоминая общих знакомых и былые годы, что никак не вязалось с тем энтузиазмом, с которым мой переводчик рванул в лавку, но когда перс передал ему небольшую шкатулку, открыв ее на секунду, чтобы показать содержимое, мне стало многое понятно. Легкий запах гашиша напомнил о тех временах, когда мы перехватили караван контрабандистов с таким грузом. Вот оно как! Стоит присмотреться к этому кадру более основательно. Не факт, конечно, что он сам употребляет, но все может быть. В любом случае зарубку на память сделаю: авось да пригодится.

Сделав вид что, заинтересовался отрезом шелковой ткани, спросил через грека о цене. Торговец начал цветисто расписывать достоинства товара, но толмач махнул рукой, мол, незачем зря надрываться. Тот, повертев пальцами, озвучил цену. Дороговато, однако, выходит: рубль и пять алтын за аршин, жаль, что я об устройстве ткацкого станка имею смутные представления, озолотился бы на их производстве. Хозяин лавки, видя мою задумчивость, начал было торговаться, но я махнул рукой и направился к выходу.

Прошлись по рядам, разглядывая товары и прицениваясь. Кроме ткани торговали коврами, юфтью и сафьяном, пряностями, изюмом, черносливом, миндалем и сахаром. В москательных лавках продавали мыло, ладан, краски, камедь, квасцы и что удивительно — нефть. Она в основном шла на приготовление красок, так что цены были соответственные. В тех рядах, где торговали европейские купцы, из тканей в основном продавалось сукно, атлас и бархат тоже имелись, но совсем в мизерных количествах. Торговали металлами и сырьем: медью и сурьмой, свинцом и оловом, ртутью и киноварью, сулемой и бурой, купоросом и серой. Железо, ножи, ножницы, замки, иголки, булавки тоже имелось в наличии.

К сожалению, получить реальное представление о ценах было непросто, первоначально купцы заламывали и в пять и в десять раз дороже нормальной цены, и лишь вдоволь наторговавшись, спускались с коммерческих небес на землю. Впрочем, по словам толмача, московские купцы в торговле с иностранцами вели себя подобным же образом. Мысленно плюнув на этот нэпманский вертеп, я предложил сопровождающим возвращаться обратно, благо уже начало вечереть. Возражений не последовало, и мы отправились восвояси.

На следующий день мне, мягко говоря, нездоровилось от местных деликатесов, так что у стрельцов и толмача вышел внеплановый выходной. К вечеру немного полегчало.

…

Утром, во вторник, меня разбудил Висковатый, обрадовав, что государь прибыл и ждет меня на трапезу. Я ожидал попасть на царский пир, вроде описанного Сигизмундом Герберштейном, однако реальность оказалась намного скромнее: небольшая комната, посреди которой стоял дубовый стол и лавки вокруг него, да пара сундуков по углам, и никакой огромной свиты из князей и бояр в дорогих одеждах. Кроме Ивана Васильевича, в комнате лишь двое рынд-телохранителей, знакомый уже грек, да боярин с острым взглядом опытного интригана — может рановато для пира, или я чином не вышел для иных почестей. Ну да ладно, я не тщеславный, переживать не буду.

Царь, чуть помедлив, спросил через толмача подобру ли, поздорову ли ехал, а Висковатый тут же стал нашептывать мне на ухо, как отвечать:

— Отвечай государю так: "Дай Бог, государь, чтобы ты был здрав на многие лета. Я же, ныне по милосердию Божью и по твоей милости, здоров"

К этому я добавил чуток от себя, спросив о здоровье наследника, на это царь ответил, что тот хвала Господу, жив и здоров и поблагодарил меня за его спасение, после чего велел сесть и что-то сказал греку. Тот встал из-за стола, подошел к сундуку, что стоял в углу комнаты и отпер его. Затем повторил ту же операцию со вторым.

— Государь жалует тебя за спасение сына шапкой горлатной, шубой на соболях, доспехом добрым, саблей персидской, аргамаком со своей конюшни, да пятью сотнями рублев серебром! — перевел грек очередную часть протокольной фразы.

Иван Михайлович опять стал подсказывать мне на ухо правильный ответ, я же подумал, что уже начал уставать от всех этих церемоний. Да и перед кем мы тут комедию ломаем? Ну да ладно, пусть тешатся, такое уж время…

…

Когда вручение подарков закончилась, я поинтересовался у Висковатого насчет обещанной грамоты, на что тот ответил, мол, сие позже, а пока "царь трапезничать желает". Грек запер сундуки и отдал мне ключ, сообщив, что их тотчас же перенесут в мою каморку, после чего повел меня в другую комнату. Она оказалась намного более просторной, чем прежняя. В центре ее стоял поставец, с множеством золотой и серебряной посуды, обставленный столами на которых стояли маленькие сосуды с уксусом, перцем и солью. Кликнули служек подавать на стол. Те вошли и выстроились вдоль стены. Сначала мне по обычаю поднесли хлеб-соль, со словами:

— Великий государь Иван Васильевич, Божиею милостию царь и государь всея Руси и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола.