Инсайдер

На заднем дворе, перед воротами, увитыми бронзовым виноградом, стоял слуга в синей курточке и любовно мыл длинный глянцевитый автомобиль, словно заплетал лошади хвост. Черные бока машины блестели в лунном свете, и сбоку сверкали серебряные жабры воздухозаборников для водородного двигателя.

Киссур вышиб шланг из руки раба и прыгнул за руль. Колеса взвизгнули, — раб едва успел отскочить. Стражник в будочке у ворот в ужасе ударил по кнопке на пульте, ворота задрались вверх, и машина вылетела на пустынное и мокрое ночное шоссе. «Когда-нибудь он не успеет поднять ворота, — подумал Киссур, — и я сломаю себе шею о свою собственную стену».

Машина, урча, жрала водород — удивительное дело, лошадь ест тогда, когда отдыхает, а эта черная железяка ест тогда, когда едет, а когда отдыхает, она ничего не ест. Да! Семь лет назад, когда тоска, бывало, съедала душу, Киссур брал черного, с широкой спиной и высокими ногами коня и скакал до рассвета в императорском саду, в балках, заросших травами и кустами, — где теперь императорский сад? Загнали, продали, как девку на рынке, под какую-то стеклянную дылду, стыдно говорить, — ведь то самое место, где стоял кран из стальных спичек, не кто иной, как сам Киссур продал какой-то ихней корпорации…

Шоссе внезапно кончилось у вздувшейся речки: Киссур едва не кувыркнулся в воду с обрывка понтонного моста. А все-таки эта штука скачет быстрее коня, хотя и воняет железом. Раньше железом пахло только оружие, а теперь у каждого чиновника в доме стоит этот бочонок и воняет железом, и страшно подумать, сколько родины чиновник продал за этот бочонок… Киссур развернулся и медленно поехал обратно. Шагов через сто от шоссе уходила налево залитая бетоном дорога. В лужице, собравшейся у поворота, плавали ошметки луны. «Что за дорога?» — заинтересовался Киссур и свернул.

Через десять минут дорога кончилась. Свет фар выхватил из темноты высокий бетонный забор с козырьком из колючей проволоки и сторожа, одиноко маявшегося на вышке. Слева темнело неогороженное поле, и по этому полю бил желтый луч прожектора. Киссур вышел из машины и пошел по полю, к экскаватору, возвышающемуся, как заводной крот, над недоеденным холмом. Поле все было продавлено траками и колесами, в глиняных колеях блестела вода. Экскаватор был огромный, выше тополя — одна из тех чудовищных машин с гусеницами в пол человеческого роста, которые заглатывают глину и привезенные издалека добавки, тут же все переваривают и извергают из нутра уже готовые строительные блоки.

Киссур вскарабкался по крутой лесенке на экскаватор. Карабкаться было долго, лесенки изламывались, шли горизонтально, превращались в узкие проходы между стальными кожухами механизмов и наконец закончились у крошечной кабины. Кабина была заперта, сквозь стекло на Киссура глядели россыпи синих огоньков на дремлющих пультах.

В этот миг луна опять высунулась из облаков, — далеко внизу мелькнула Пьяная Река, и над ней — цветная башенка моста Семи Облаков. Киссур вдруг узнал это поле, — здесь, у Семи Облаков, восемь лет назад он догнал мятежника Ханалая, когда тот уже собирался войти в столицу, — догнал, и с пятьюстами всадниками утопил в реке тысячи четыре бунтовщиков… У предводителя отряда на шее было гранатовое ожерелье: Киссур очень хорошо помнил, как одной рукой срубил ему голову, а другой сунул за пазуху ожерелье.

Киссур повернулся и стал спускаться вниз по скользкой, пахнущей мазутом и химией лесенке. Его машина тихо урчала и жаловалась из-за незакрытой дверцы. Охранник в своем гнезде нерешительно топтался: что такое? Начальство ли приехало ночью на таком шикарном бочонке поглядеть на стройку? А на грабителя непохоже… И взять хоть тот же экскаватор, это ж с ума сойти, какая машина дорогая: ростом в три этажа, что твой кипарис, сама ходит, сама в землю тычется, сама за собой плиты складывает… Говорят, стоит такая машина втрое больше чем вся деревня, в которой охранник родился и вырос, и даже дороже императорского жезла, разукрашенного каменьями и золотом. Ну, это уж брешут, наверное, императорский жезл — средоточие мира и опора власти, стукнет император своим жезлом, и от стука этого цветы расцветают, а птицы начинают вить гнезда, — как его можно с какой-то железякой равнять? Нельзя его с железякой равнять, вот и злятся люди с неба, хихикают над жезлом: мол, враки все это, и весна не оттого наступает, что император жезлом об пол в Зале Ста Полей бьет, а оттого, что планета Вея как-то по-другому свой бок к солнцу поворачивает. А может, и не брешут люди с неба. Может, и вправду их экскаватор против императорского жезла посильней будет…

— Эй, — сказал Киссур, — что тут строят?

— Не могу знать-с, — ответил испуганно охранник. — Говорят: мусорный завод.

— Кто строит?

Охранник озадаченно молчал.

— Я, господин, знал, только имя такое трудное…

— Земляне?

— Земляне.

Прожектор с вышки бил Киссуру в глаза, бесстыдно затмевая луну. Киссур покачался на каблуках, кинул сторожу монетку, сел в автомобиль и уехал.