Инсайдер

Бемиш привез с собой удобный охотничий комбинезон, но в конце концов предпочел одеться так же, как другие охотники. «Это правильно, – заметил, глядя на него, Ханадар, – а то всех богов распугаешь. Наши боги еще не привыкли к вашим штанам, а ты знаешь, что такое дичь, Теренс? Это крошки, которые боги бросают охотнику со своего стола, если охотник почтит их охотой».

Выезжая, Киссур бросил на алтарь у ворот кусок свежего мяса и постучал по камню обнаженным мечом, чтобы привлечь внимание бога. Меч у Киссура был тяжелый и длинный, с трехгранным лезвием и каким-то узором, кажется, бегущими лошадями, по ребру. Рукоять была из сплетенных змей.

– А зачем тебе меч? – спросил Бемиш.

– Без меча не бывает удачи, – ответил Киссур, а Ханадар добавил:

– Дорога на тот свет идет по лезвию меча, и по нему уводят и приводят зверей.

Они наблюдали восход с одного из поросших мелким леском склонов: горный ветер плясал в хвостах их коней, – говорили, что в древности этот ветер покрывал кобылиц, – черные с белым пятном кони рождались от этого ветра, и под копытами изредка похрустывали ракушки, напоминание о море, бывшем здесь миллионы лет назад.

Потом на склон выскочил олень, вздумавший тоже полюбоваться рассветом; слуги спустили собак, и господа поскакали следом.

Господ было пятеро – Киссур, Ашидан, Ханадар Сушеный Финик, Алдон и Бемиш, еще было восемь собак и трое слуг. Первым оленя догнал Киссур и, расширив глаза, метнул копье. Крашенное желтым, с зеленой шишкой на конце, копье пробило оленя насквозь легче, чем оно пробивало старый клен в столичной усадьбе Киссура.

Олень громко закричал, и Киссур приподнялся в стременах и закричал громче оленя; налетевший порыв ветра подхватил его голос и понес по лесу, обрывая листья и гоня облака. Бемиш зябко передернулся.

Слуги бросились разделывать оленя с ножами, и Теренса чуть не стошнило.

К полудню Бемиш был пьян от крови: слуги где-то отстали, а он с Киссуром и Ашиданом подъехал к небольшому озерцу. Бемиша совершенно поразил цвет озера: оно было голубым, как бирюза, и со скал на противоположной стороне к нему сползали тонкие лапки ледника. Дно ущелья в этом месте было необыкновенно плоским, ровным, поросшим какой-то белой болотной травой и с трехлетним мертвым подлеском. Бемиш сообразил, что в этом месте недавно сошла лавина.

Конь Бемиша подошел к озеру, сунул морду в воду и начал жадно пить; Киссур тоже спешился и зачерпнул воды. Бемиш последовал его примеру. Вода была ледяной и сладкой; сквозь метровую глубину у самого берега Теренс видел серые водоросли на дне.

В эту секунду раздался треск и предупреждающий крик. Теренс обернулся.

По узкой звериной тропке вдоль озера, смешно переваливаясь, бежал медвежонок, и места эти были так дики, что медвежонок бежал мимо людей; видимо, он тоже шел к озеру напиться, но теперь все-таки передумал и торопился туда, где тропка исчезала в нагроможденных друг на друга валунах, – в широкой каменной речке, пробившей себе мертвую дорогу в вековом лесу.

– Не надо, – сказал Киссур брату, – это дурной знак.

Но Ашидан уже натянул лук и выстрелил: медвежонок упал. Ашидан спрыгнул с седла и побежал к зверю. Он нагнулся, чтобы вытащить из него стрелу, и в этот миг один из валунов шевельнулся, и на вершине его выросла огромная, черная с бурым медведица.

– Ашидан! – заорал Бемиш.

Ашидан вскинул голову. Медведица поднялась на задние лапы, а юноша стоял под ней, растерянный, с обломком стрелы, вытащенным из ее сына.

Бемиш выхватил пистолет. Но раньше, чем он успел поднять руку, Киссур, широко размахнувшись, бросил копье. Медведица грузно взмахнула лапами в воздухе и обрушилась с валуна.

Киссур спрыгнул с коня, подошел к трупу и молча выдернул копье. Ашидан стоял рядом, не поднимая глаз, весь забрызганный кровью.

– Не к добру, – сказал Киссур, – ни мы, ни наши предки не охотятся на медведей.

* * *

Впрочем, через несколько часов случай с медвежонком забылся. На привале развеселились все; даже Сушеный Финик, который не умел улыбаться, визжал и ухал, а потом сел у колен Киссура и запел те свои песни, которые Бемиш столько раз слушал с чипов в рабочих бараках, что уже научился любить.

Обратно ехали, когда вечерело. Кони шли по тропинке двое в ряд, черный горный перегной осыпался под их копытами, справа темной стеной вставал лесной склон, слева лохматое солнце садилось за покрытый сверкающим снегом хребет. Птицы вспархивали из-под копыт, жизнь была дивно хороша. «Господи, какой отель можно здесь построить», – мелькнуло у Бемиша в голове, – он был человек практичный, всегда искал, как приспособить природу к деньгам.

Ашидан после случая с медвежонком погрустнел, и теперь как-то так получилось, что Киссур со свитой поскакали вперед, а Бемиш отстал и ехал рядом с Ашиданом. То т был бледен, – то ли от травки, которую возделывали крестьяне на здешнем поле, то ли от Кембриджа. Бемиш наклонился к Ашидану и негромко спросил:

– Киссур знает, что вы – наркоман?

– Я не наркоман, мне просто интересно! Я в любую минуту могу прекратить.